Автор Исландии

Танцевальный оркестр Магнуса Бьёрнссона играет на танцах во «Фьёрдовском лабазе». Я сижу за столиком у сцены. «Работница Гисли с Могилы / головы всем вскружила…»[134] Как – я это сам сочинил? Певец – бульдозерист из Рейдарфьорда, но усы делают его похожим на Хёйка Мортенса, и тогда его пение воспринимается как более сносное. Как же здесь угрожающе сильно напиваются! Некоторые умеют танцевать. Курят много. Большинство публики одето нарядно. Девушки целый день пролежали, накрутив волосы на горячие железки. У каждой эпохи свои завитушки. Фьёрдовский лабаз – это старый солдатский барак, самый просторный из сохранившихся, рядом с причалом, возле середины внутренней части фьорда. В одном конце помещения – возвышение для музыкантов, в другом – выход. Римская арка рифленого железа над дымом, шумом и стильными прическами. Я стрельнул сигарету у раскрасневшейся парочки, которая сидит за столом, попивая апельсиновую газировку из одной бутылки. Я постарался не скучать, пока курю. В бараке страшная жара. Воздух густой, насыщенный по́том. «О-о, привет! Слушай, а это не ты написал ту статью про кита?» – он кричит это мне – человек с болтающимся чубчиком, одной рукой опирающийся на грохочущую мелодию танца; больше всего он напоминает человека, кричащего через борт корабля при сильной качке: «Эмиль говорит, ты самый лучший журналист, которого он вообще видел!» О событиях, о которых я и так знал заранее, я иногда заранее же и писал статьи. «В Лодмюндарфьорде выкинуло на берег кита» – и была одной из таких статей. От нечего делать я возился с ней несколько дней, пока кит, страдающий депрессией, собирался с духом, чтоб броситься на сушу. Кажется, я поторопился показать эту статью Эмилю. Я повернулся на стуле и увидел, как чубчика утянуло обратно в танцующую толпу. А потом увидел Эйвис: она стояла в дальней части зала и окидывала танцпол взглядом с серьезным выражением лица. Как они пустили четырнадцатилетний цветочек на эту вакханалию? Очевидно, по той же причине, по которой я впустил ее в свое сознание: она выглядела так, будто ей уже семнадцать. Я почувствовал себя так, как уже чувствовал себя раньше, как будто две жизни назад: я не могу сдвинуться со стула. Парализован. Я, у которого всегда находились слова для всего, вдруг стал неспособен ничего придумать, как мои друзья абстракционисты. Я потянулся за своей бутылкой вина, отхлебнул из горлышка и снова спрятал ее в карман пиджака. Конечно, официально употребление алкоголя на этих танцах было запрещено, но по исландскому обычаю нарушать правила дозволялось, если делать это изящно и аккуратно. Непросто таскаться с двумя бутылками вина во внутренних карманах – в каждом по бутылке. Они оттягивают плечи. Но эти старые пиджаки сшиты крепко, так что ничего.

Бульдозерист переключился на другую песню. «Ах, послушай, милая, любимая моя, стих я прочитаю о тебе…» Это называлось «спокойная песня». Просто удивительно, как они играли, эти рабочие. Им удавалось увлечь публику. Танцующие вспотели вплоть до глаз. Народ всегда больше всего трогают самодеятельные музыканты. Он не доверяет настоящему искусству, но ему нравится посредственность, поднявшаяся из его собственных рядов, потому что дает ему надежду, что и он может быть творцом искусства. Хотя у моих земляков я был на хорошем счету, мне не удавалось продать столько же книг, сколько этим всем нашим спортсменам, премьер-министрам и директорам фирм, которые в свободное время балуются писательством. Из их книг люди прежде всего вычитывают одно: «Если он так смог, то и я смогу».