АЗ ЕСМЬ

Когда Духом Святым дается нам опыт ипостасной молитвы, мы начинаем вырываться из цепей смерти, которыми связан человек в его падении. Выходя из узких границ эгоистического индивидуума в беспредельные просторы жизни по образу Христа, мы познаем сущность евангельского персонализма. Остановимся на мгновение на различии между двумя богословскими понятиями: индивидуумом и персоной. «Эго», как известно, есть орудие борьбы за существование «индивидуума», не принимающего призыва Христа раскрыться для любви тотальной, универсальной. Существенное различие индивидуума от персоны в том, что сия последняя не мыслится без любви всеобъемлющей ни в Божественном Бытии, ни в человеческом. Познавший сию любовь — живет в ином плане; он воспринимает весь мир чрез себя; чрез свои искания и страдания он становится подобным «транзистору» высокой восприимчивости и включается внутренно в трагизм жизни не только отдельных людей, но, когда посетит его Дух Божий, и всего мира, и молится о нем, как о самом себе. Да, чрез нас пройдут волны космической жизни. После вкушения от древа «познания добра и зла», мы, в состоянии молитвы, встретим всякое возможное зло в космической жизни; но и не только зло, а также и прикосновения Абсолютного Блага, то есть Бога. Сие прикосновение перста Всевышнего к нам порождает внутрь нас глубочайшую молитву, которая переходит в видение Божественного Света. В этом состоянии душа может забыть сей мир, о котором молилась, потерять ощущение своего тела. Однако нет при этом ни малейшего чувства телесного умирания. Все совершается тихо, в неуловимый момент, несколько подобный моменту засыпания нормального здорового человека. Тогда молитва становится нашим «существом», нашим «телом», и ничего, кроме любви Божией не ощущает душа.

Возврат, однако, в эту жизнь может и не совершиться. Возможно сказать, что таковою должна была бы быть кончина всякого христианина, то есть как «переход от смерти в жизнь» вечную. И это тоже есть уже воскресение: в этом состоянии человеческий дух переходит за грани всякого трагизма. Но даже если и возвратится человек в сей мир опять, то и тогда он, после пережитого, иначе видит весь мир и хотя переживает с ним его трагизм, знает, что сей последний есть лишь последствие падения, путь спасения от которого открыт нам Христом.

5. Созерцание

В чем сущность христианского созерцания? Как оно начинается и куда ведет? Кто́ или Что́ и каким образом созерцается?

По воспринятым мною от отцов понятиям — подлинное созерцание начинается с момента узрения нами нашего греха. Первичное, примитивное понятие греха было дано в орбите Ветхого Завета. Грех понимался как нарушение нравственных и культовых предписаний Закона Моисеева.

В Новом Завете концепция греха перенесена во внутренний мир человека. Увидеть свой грех в новозаветной перспективе — есть духовный акт, невозможный без того, чтобы прикоснулся к нам Божественный Свет, так как сущность греха связана с нашими отношениями к Богу Вечному: Корни греха идут в план извечной онтологии. Первое следствие воздействия на нас сокровенного Света Божества — видение нами того духовного «места», в котором мы реально пребываем в данный момент. Начальные явления Нетварного Света не дают нам переживать сие как свет. Лишь позднее открывается нам вожделенный Лик Того, Кто сказал о Себе: «Я Свет миру; кто последует за мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин. 8, 12). Сначала же Свет пребывает как бы вдали, позади нас. Можно уподобить его снопу лучей, в ночной тьме исходящих от невидимого нами прожектора. Мы обращены к нему спиной; нам явлено лишь то, что составляет нашу действительность. В нашем нормальном для падения состоянии — раскрывающееся нам видение далеко не радостно: имя ему АД. Внутрь нас мы ощущаем при этом действие незримого нами огня. И это есть начало истинного созерцания. Оно совсем не подобно интеллектуальному, философскому созерцанию. Страх и даже ужас охватывает нас: мы живо и сильно переживаем наш грех, как отрыв от бытийной, онтологической основы нашего существа. Дух наш — бессмертен по природе своей; но вот, мы — пленники смерти, яд которой пронизал всецело нас. Если есть конечный предел — смерть, то даже тысяча лет жизни покажутся не более чем мимолетным миражом.

Грех не есть нарушение этических норм человеческого общества или предписаний какого-либо законодательства. Сущность греха в утере единства с Тем, Кто является основой всякого бытия, Кто открылся миру как Свет, в Котором нет ни единой тьмы (ср. 1 Ин. 1, 5). Прозревать глубоко нашу внутреннюю действительность есть небесный дар, один из наиболее высоких, так как это значит, что мы начинаем интуитивно до некоторой степени проникать в Божественную сферу, постигать предвечный замысел Бога о нас. «Осязать» бытийно (не философски — отвлеченно), каким человек был и всегда есть в идее Творца о нем «прежде сотворения мира», — существенно для нашего спасения.