Аз грешный…

Россияне охотно ходили на казни. Стокгольмская публика в этом отношении, как, впрочем, и во многих других, не очень-то отличалась от московской. Та же нездоровая жажда зрелища, неестественное бодрячество, за которым прятался страх, грубые, циничные реплики в адрес жертвы и палача, обильное выделение адреналина в крови, характерное предчувствие подкатывающейся к горлу тошноты и – вот оно! Мощный, одурманивающий сознание взрыв крови в жилах! Душа жертвы одним ударом топора отделялась от бренного тела!

А бывают мужскому полу смертные и всякие казни: головы отсекаю топором за убийства смертные и иные злые дела; вешают за убийство ж и за иные злые дела; живого четвертают, а потом голову отсекут за измену, кто город сдаёт неприятелю, иль с неприятелем держит дружбу листами.

Котошихину часто приходила в голову мысль, что людская толпа напоминает стадо баранов, приведенных на бойню и завороженных самим процессом отправления их на мясо.

Женщина, довольно прилично одетая – скорее всего, жена какого-нибудь ремесленника или мелкого купца – закричала:

– Почему никого не видно? Сколько же можно ждать!

– Давайте сюда преступника! Безобразие держать столько времени людей в напряжении! – поддержал её какой-то господин в парике и камзоле.

Солдат-инвалид вставил в рот два пальца и свистнул. Вслед за этим поднялся такой гвалт и шум, что был вынужден вмешаться капитан выставленного оцепления. Он пытался утихомирить беснующуюся публику, но никто его не слушал.

– Палач! Где палач!

– Преступника! Пре-ступ-ни-ка!

Шум неожиданно, словно по команде, прекратился, сквозь толпу от крайних дальних рядов к центру прокатился шёпот:

– Везут! Везут преступника!

Все стали вертеть головами, пытаясь понять, откуда появятся главные действующие лица представления. И вот над частоколом голов Гришка увидел одну единственную человеческую голову. Она приближалась, росла над толпой, возвышалась и мелко тряслась от неровностей почвы. Показались сутулые плечи, обвисшие перебитые руки, торчащие из-под грязно-серого балахона. Приговорённый к смерти смотрел куда-то вдаль на Солёный залив, словно ожидая с той стороны какого-то знака или спасения. Он был заключён в деревянную клетку, которая стояла на повозке, влекомая двумя худыми клячами.

– Ух! Ах! Ох!

Толпа замерла.

Кучер, сидевший на возвышении спереди повозки, противно цыкнул на лошадей и натянул вожжи. Повозка остановилась, и то ли от слабости, то ли о неожиданности, человек в клетке потерял равновесие и упал бы, если бы не успел ухватиться за одно из рёбер клетки.

– Ай! Ой! Уй!

Откуда-то из-под земли возник палач в чёрной маске – дюжий упитанный мужчина с бычьей грудью и выпирающими во все стороны бицепсами мышц. Он был одет в обтягивающее железные ноги чёрное трико и серую кожаную куртку с короткими рукавами.

– Это Юхан из Даларна! – сказал кто-то рядом с Гришкой.

– Эй, Юхан! Как у тебя сегодня – не дрогнет рука? – крикнули из толпы и заулюлюкали.

Палач поднялся на помост и, не обращая внимания на выкрики, встал в углу и скрестил руки на груди. Вся его фигура выражала презрение к собравшейся толпе – он презирал их за кровожадность, трусость и жестокость, за то, что они его не любили. Глупцы! Разве он виноват в смерти того или иного осуждённого? Он является только орудием исполнения. Он выполняет свою работу. Ведь кто-то же должен её делать? А чем его работа хуже работы того же судьи, отправляющего на эшафот свои жертвы?

А публика продолжала отпускать в адрес палача Юхана оскорбительные и язвительные замечания. Но они не достигали своей цели и разбивались о его неприступную позу, как брызги волн о причал.

Два стражника залезли в клетку, связали руки жертве и повели её на помост. Ноги преступника дрожали, и стражникам пришлось буквально волочить его по крутым ступенькам. Они поставили его в центре помоста и отошли в сторону. На фоне палача жертва смотрелась жалкой букашкой. Символ правосудия ярко и выразительно торжествовал над преступлением.

Толпа замерла.

На помост влез человечек в парике – судебный исполнитель – и писклявым голосом стал зачитывать приговор. До уха Гришки долетали лишь некоторые обрывки фраз, да он и не старался вникнуть в их содержание:

– Именем его королевского величества… бывший капитан драгунского Сёдерманландского полка Йоханн фон Хорн совершил измену… в назидание другим, чтоб не повадно было… приговаривается к казни с отсечением головы, – чирикал чиновник.

И тут Котошихин оцепенел и разинул от неожиданности рот. Какой фон Хорн? Он знает только одного фон Хорна… Это…

Только теперь он хорошенько всмотрелся в фигуру жертвы: на помосте стоял его давний знакомец Йохан фон Хорн!