Аз грешный…

Последнее время шведы зачастили к русским чуть ли не каждую неделю, и работы всем прибавилось, особенно Котошихину. В посольстве Ордын-Нащокина уже сведали, что причиной такой необычной активности шведов явилось открытие королём Карлом Х ещё одного фронта военных действий – на сей раз против датского короля Фредрика III. Так что шведы волей-неволей склонялись к миру.

Вставать не хотелось – комната была не топлена, сырость пронизывала все её уголки, а спина у Гришки горела огнём, и лежать на ней не было мочи. Он вертелся, как уж, чтобы найти удобное положение, но ни на боку, ни на животе он себе места не находил. Как назло, хотелось перевернуться на спину, закрыть глаза, заткнуть уши и уснуть, чтобы уйти хоть на короткое время из этого постылого мира.

Болело и ниже спины. Дядя из драгунского полка здорово постарался, чтобы отделать Гришку так, что и спустя неделю он не мог ни лечь, ни сесть. Но он на драгуна не обижался – такая же подневольная скотина, как и все вокруг. Чудно, ох как чудно устроил Всевышний мир на земле! Везде и всегда во всём виноват бедняк, а начальный человек прав. Вот взять хотя бы родителя его, Карпа Харитоновича. Уж чем был не слуга царю? И на руку чист, и трудолюбив, старался людям добро делать и Гришке наказывал делать то же самое, а что вышло? Достаточно было обнаружить недостачу каких-то пяти алтын, чтобы пренебречь всеми былыми заслугами, искоренить человека, отнять у него всё и пустить голодным по миру. Где они теперь обретаются, его мамка да батюшка?

При мысли о них у Гришки невольно набухли и покраснели глаза. Как только прибывший из Москвы гонец шепнул ему на ухо это печальное известие, Гришка себе места не находил. Перед глазами всё время мельтешили страшные картины: вот отец бредёт по дикому полю с матерью, вот их в пути настигает вьюга, а вот они лежат, прижавшись друг к другу, в омёте и замерзают, как бездомные собаки.

В такой-то вот задумчивости и допустил Гришка промашку: когда писал грамоту царю, то в титуле вместо словосочетания «Великий Государь» написал только «Великий». В Посольском приказе подняли шум, Афанасий Лаврентьевич приказал высечь Котошихина батогами, чтобы вдругорядь не повадно было. Впрочем, не обижался Гришка и на Нащокина: ведь не накажи он его, так и на себя навлёк бы гнев царский. Все ходят под топором – и богат и беден, и вознёсшийся к трону боярин и последний смерд.

К королевскому величеству Свейскому пишут: «Божиею милостью мы великий государь царь». Потом имянованье и титлы болшие ж, а после титл царских королевского величества имянованье и титлы болшие; а по титлам дело. Грамоты пишутся на меншой или середней Александрийской же бумаге, смотря грамоты по величине; травы золотом пишутся середние ж.

О-хо-хо-хо-хо! А вставать-то все равно надо, а то нетерпеливый Нащокин пришлёт за ним нарочного, а до этого доводить Гришке не хотелось.

Кряхтя и охая, Котошихин поднялся с кровати, кое-как оделся, плеснул холодной водой в лицо и побежал на другой конец деревни, где была изба Ордын-Нащокина. Нельзя никому подавать вида, что он в обиде или в расстройстве. Не таковы, Котошихины! Котошихины – они живучие твари!

Шведы, спешившись у избы князя Прозоровского, терпеливо ждали, когда их примет русский посол. У князя Прозоровского было в обычае «манежить» другую сторону и тянуть с приёмом делегации, пока та не посинеет на ветру от холода. Предметом переговоров были пока не условия мира, а решение «наиважнейших» протокольных вопросов: как титуловать московского царя и шведского короля, в каком месте назначить сами мирные переговоры.

Шведы, устав от бесплодных двухлетних перепалок, наконец, сдались и согласились называть царя Великим князем Литовским, Волынским и Подольским. В обмен они хотели, чтобы мирный договор подписать на своей территории. Князь Иван Семёнович Прозоровский ни за что не хотел уступить шведам и в этом вопросе, и приглашал шведскую делегацию в Москву.

Войдя в избу, Котошихин застал там и Нащокина, и Прозоровского. Они редко сходились вместе, но когда это происходило, то дело заканчивалось всегда бранью. Вот и сейчас, только Котошихин приоткрыл дверь и просунул свою голову, чтобы сказать, что он на месте, как услышал визгливый голос Нащокина:

– Ты, князь, али из ума выжил, али хлебнул чего нечаянно! Как можно начинать мирное докончание, не убедившись, чего хотят свеи!