Аз грешный…

Впрочем, скоро перговоры возобновились, начались пограничные съезды комиссаров, и через полгода Стокгольм навязал Москве мир на своих условиях. 21 июня (по старому стилю) 1661 года в деревне Кардис, что между Дерптом и Ревелем, было подписано докончание со шведами, по которому Россия вынуждена была уступить Восточную Карелию, Ингрию (Ижору) и Ливонию (Лифляндию) и оставить на прокорм шведского экспедиционного войска в Дерпте, Кокенхаузене, Мариенбурге и других городах 10 тысяч бочек ржи и 5 тысяч бочек муки. Русские купцы получали право торговли в Стокгольме, Ливонии и Эстляндии, а шведские гости – в Москве, Новгороде, Пскове и Переяславле. Пленные и перебежчики подлежали возвращению на родину. Шведы обязались не помогать полякам в войне с русскими.

Война со Швецией не принесла России никакой выгоды, а, напротив, сбила её с того верного пути, на который она было встала в вековом споре за русские земли, захваченные Польшей. Действуя в одиночку на двух фронтах, Москва пока не преуспела ни на одном из них.

Но «русский Ришелье» не стал дожидаться мирного докончания и вскоре после приёма Эберса уехал в Москву. Царь требовал Ордын-Нащокина для урегулирования отношений с Польшей и Украиной.

Котошихина после заключения Кардисского мира поверстали новым жалованьем и денежной премией. Служебное положение подъячего значительно укрепилось. В некотором роде он стал экспертом по свейским делам и вскоре был отозван в Москву и определён на службу в Посольский приказ. Скоро ему доверили ответственную и почётную миссию представлять царя Алексея Михайловича в самостоятельной заграничной поездке.

Стекольня

К королевскому величеству Свейскому посылаются великие послы, околничие…

а с ними товарищи думные дворяне, или столники средних родов, да дьяки…

А в гонцех посылаются стряпчие, дьяки, жильцы, подьячие и начальные люди.

Г. Котошихин

Рано утром, когда рассвет едва забрезжил за кормой, корабль перестало так сильно качать, а когда обессилевший от морской болезни Котошихин дотянулся подбородком к круглому оконцу, то увидел, что бескрайнее море кончилось, и судно вошло в большую протоку – то ли залив, то ли реку. Прямо на Гришку глядели своими зловещими жерлами пушки грозной крепости.

– Это – Мэларен, а там – Ваксхольмская крепость, предназначенная сторожить подходы к Стокгольму, – объяснил Гришке шкипер Страндберг. – Теперь до столицы рукой подать. Вот сейчас за поворотом и сам город покажется.

Солнце уже поднялось над кромкой горизонта и послало свои первые лучи на шведскую землю. Природа словно ждала этого сигнала и сразу ожила: в кустах защебетали пташки, на правых пологих берегах Мэларена показались стада коров и овец, на левом крутом берегу тоже чувствовалось пробуждение какой-то жизни. Котошихин стоял на мостике рядом с капитаном Страндбергом и жадно всматривался вперёд. Вот показался изгиб, Мэларен под углом уходил вправо, и из-за кустов ольхи выплыл пролёт моста, соединявшего Город с Южной слободой – Сёдермальмом, а за ним – набережная с лесом корабельных мачт, а за набережной стеной поднимался сам город – ровные ряды больших каменных островерхих крытых черепицей домов, увенчанных двумя-тремя церковными шпилями. Стокгольм рос и расширялся, с правой стороны взору Котошихина открывались постройки города ремесленников Норрмальма, ставшего теперь частью столицы. Здесь отливались пушки для королевского войска, строились корабли, размещались солдатские и матросские казармы, а во дворцах жили и работали правительственные чиновники.

Чуден наш мир, ох как чуден и многолик! По территории Москва была огромной – намного больше шведской столицы, но Стокгольм был другим городом, совсем не похожим на Москву. И травка, и деревья, и воздух вроде тот же самый, ан нет – всё в нём иное. Жизнь в городе бурлила и била ключом, он весь был пронизан делом и подчинялся только делу, в то время как белокаменная оставляла впечатление ленивого и спящего бездельника, просыпавшегося каждое утро с немытой рожей. Понятное дело, Швеция стала великой европейской державой, шведские короли перекраивали карту Европы, страна втягивалась в крупные исторические события, и Стокгольм должен был соответствовать тому статусу, который Швеция приобрела за последние пятьдесят лет. Он тоже будто проснулся от провинциальной спячки и теперь спешил наверстать упущенное. Иностранные путешественники сравнивали его кто с Венецией, кто и с Константинополем.