Азбука для двоих (СИ)

Единственное, что могло претендовать на длительные отношения в жизни Чонина, — связь с Кёнсу. Но Кёнсу всегда был прежде всего другом. И Кёнсу не заставлял Чонина говорить с ним. Или?.. Чонин до сих пор не знал, чего же Кёнсу ждал от него всё то время, которое они проводили вместе. Ждал и не дождался. И ушёл.

С Чондэ всё складывалось и того страньше. Если у Чонина раньше не возникало желания кого-то удержать рядом с собой, то с Чондэ такое желание возникало. Другое дело, что Чонин плохо представлял себе, как это можно осуществить и с чего начинать. Хуже того, Чондэ ещё и упирался.

Чонин понял бы, если бы Чондэ что-то там не понравилось, но ведь понравилось же! Тогда какого чёрта Чондэ встал в позу и не подпускал его больше к своему телу в любых отношениях?

Чонин прижал ладони к лицу и потёр скулы, глухо застонав с мукой. У него уже мозги вскипели от попыток разобраться во всей этой кутерьме. Из-за проклятого Чондэ он даже докатился до анонимных смс-сообщений. И что-то подсказывало Чонину, что дальше будет ещё хуже.

Дверь музыкального класса распахнулась под напором потока студентов. Чонин не стал заходить внутрь, просто поднялся с лавки и остановился рядом с дверью в ожидании.

Чондэ выполз из класса минут через пять. Прижимал к груди стопку книг и тетрадей и тянулся к дверной ручке. Книги и тетради посыпались на пол, едва Чондэ нашёл взглядом торчавшего у двери Чонина.

— Как будто привидение увидел, хён, — проворчал недовольный Чонин и наклонился за рассыпавшимся по полу добром. Он рассчитывал не на такую реакцию. — У тебя последнее занятие, да?

— А что? — Чондэ опустился на корточки, помогая собирать своё имущество.

— Хотел позвать тебя в танцзал и прогнать всё выступление. Ну… чтобы ты поглядел и послушал.

— А ты уверен, что готов?

— Если бы не был уверен, не торчал бы под дверью полтора часа. — Чонин сердито впихнул в руки Чондэ собранные тетради и книги. — Ну так что?

Чондэ помедлил, но всё же кивнул. Чонин очень хотел сказать, что Чондэ будет первым, кто увидит это выступление целиком, но сдержался. Чондэ и так вёл себя странно, потому… Потому Чонин даже не упомянул, что всю неделю ночевал в танцзале и постоянно тренировался и репетировал, забегая домой только вечером, чтобы прихватить свежую одежду на утро и перекусить.

Он впустил Чондэ в зал, отправил в угол, где стояли стулья и валялись свёрнутые маты, на которых Чонин спал перед рассветом, а сам сбегал переодеться в свободные брюки и майку. Вернулся босиком. Чондэ выразительно вскинул брови, разглядев его босые ступни, но Чонин не стал ничего объяснять — просто включил микс, который сделал для него Чанёль.

Начинать следовало с песни, потом — танцевать. И пел Чонин без микрофона. Два куплета и припевы. После последнего припева он танцевал. Для него это было своего рода испытанием, потому что обычно он брал более страстные и динамичные композиции, а эта — “Любовь ещё желаннее, когда она недостижима” — отличалась плавностью, неспешностью и мечтательной нежностью. Она заставила Чонина вернуться к классике и использовать те движения, к которым он долгое время не прибегал. Не слишком искушённые люди могли бы решить, что этот танец проще тех, какие Чонин ставил в последнее время. Но так лишь казалось. На сей раз в танце хватало вращений и кружений, и выполнять их было непросто. Особенно при осознании, что на него смотрит Чондэ.

Чонин танцевал, но держал взглядом Чондэ. Даже в зеркала не смотрел — лицо Чондэ и мелькавшие на нём выражения были лучше зеркал.

Чонин плавно повёл рукой, словно мог дотянуться пальцами до лица Чондэ на любом расстоянии, и замер, тяжело переводя дыхание. Майка неприятно липла к телу, но это неизбежность. Хороший танцор взмокнет даже при выполнении всего одного элемента танца, потому что должен задействовать в танце всё тело.

“Если не вспотел, значит, вовсе не танцевал, а страдал фигнёй”, — так любил говорить Ча Хагён.

— Ну как? — тихо поинтересовался мнением Чондэ Чонин.

Тот медленно подошёл и протянул ему полотенце, потом слабо улыбнулся.

— Потрясающе. — И через минуту вредным голосом добавил: — Но вокал надо подтянуть.

— Почему? Я же спел без ошибок и помарок! — возмутился такой несправедливостью Чонин.

— Ага, но как спел? Где душа? Между песней и танцем разительный контраст, а так быть не должно. Петь ты должен так же, как танцевать.

— Хён, тебе не кажется, что… — сердито начал Чонин, но умолк, потому что Чондэ отобрал у него смятое полотенце и залепил мягким комом в лицо.

— Не кажется. Но ужин ты заслужил. Я подожду в машине, пока ты ополоснёшься и переоденешься.

— Ужин? — недоверчиво переспросил Чонин, смахнув полотенцем пот со лба.

— Именно. Ужин. Сам приготовлю — пальчики оближешь.

— Свои или твои? — не удержался от проказы Чонин. Тут же лишился полотенца вновь, а потом этим самым полотенцем прилетело по спине. Чувствительно так.