Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой

Есть и такое. В общем-то, не очень профессиональный подход. Но я бы не стала недооценивать роль интуиции. Интуицию и воздействие на публику нельзя искусственно организовать. Это талант. Иногда, знаете, все правильно, чистенько, а даром не надо.

Как Вы относитесь к понятию новая красота? Существует ли она? Или есть категория лишь вечной красоты?

Жизнь меняется, как в калейдоскопе. Люди другие, другое время, сейчас все другое. И потом, мы не можем тянуть новые поколения назад. Им нравится другое. Конечно, существует красота идеальная, поражающая нас вне зависимости от возраста и пристрастий. Кто-то сказал, что если дикаря привести в галерею, он ткнет пальцем в шедевр.

Зависит ли восприятие прекрасного от состояния души? От настроения?

Иногда – да, иногда – нет. В большей степени, я считаю, зависит от направленности. Если человек приходит специально в концертный зал, в театр, он себя уже заранее настраивает на восприятие прекрасного. И тогда искусство не может на него не подействовать. Хотя иногда те или иные обстоятельства мешают этому. Вот так произошло со мной в отношении музыки балета Прокофьева «Ромео и Джульетта». Признаюсь, что мне не удалось послушать всю музыку балета, так сказать, отдельно, «до балета». Она слилась для меня с хореографией Лавровского. Не знаю почему, но я чувствовала себя скованной в восприятии этой музыки. Всю жизнь. Что-то мне мешало, вероятно (теперь-то я понимаю) однообразная хореография, как будто составленная из двух танцевальных позиций. Эта хореография ориентировалась только на Уланову. Да и все последующие постановки «Ромео» всегда следовали канонам этой хореографии. Влияние было очень сильным. Такое часто случается в балете. Тому пример, кстати, и почти все постановки «Кармен-сюиты», осуществленные в духе первой хореографической версии Альберто Алонсо. Словом, что-то не смыкалось для меня в «Ромео». До тех пор, пока я сравнительно недавно не увидела «Ромео и Джульетту» в постановке Жан-Кристофа Майо. Только тогда я вдруг ощутила и поняла, какая это замечательная музыка. И как она органично сливается с хореографией Майо и совершенно, на мой взгляд, не подходит к хореографии Лавровского. Это была для меня несколько запоздалая, но встреча с Прекрасным.

Вы были первой исполнительницей партии Феи Осени в премьерном спектакле «Золушка» в 1945 году. Не ощущали ли Вы тогда нечто похожее?

Нет, мне было 20 лет, и я впервые танцевала в премьерном балете Большого театра вместе с Галиной Улановой и другими тогдашними ведущими солистами – это был незабываемый праздник для меня. Я тогда просто изо всех сил старалась станцевать как можно лучше.

Судя по рецензии Дмитрия Шостаковича на этот спектакль, Вам это удалось в полной мере.

Действительно, в газете появилась развернутая статья Дмитрия Дмитриевича о двух составах исполнителей, и я удостоилась его похвалы.

Танцевать в двадцатилетнем возрасте в премьерном балете Прокофьева и быть за это отмеченной Шостаковичем – такое выпадает далеко не всем артистам. Впоследствии Вам приходилось не раз общаться с Шостаковичем.

Не так часто. Вот с Щедриным они встречались довольно регулярно. Но, конечно, запомнились поездки к нему на дачу в Жуковку, разговоры после премьерных спектаклей и концертов. Однажды мы отдыхали вместе в Дилижане в Армении, там встречались ежедневно. Невозможно забыть футбольные матчи в Дилижане, на которых роль арбитра неизменно выполнял Шостакович. Кстати, судил он очень профессионально, строго и как полагается – со свистком. Особенно близко я с Шостаковичем не общалась. Но всегда восхищалась его музыкой. Он для меня один из самых великих в XX веке.

И все же Ваши личные встречи с Шостаковичем и другими великими композиторами – Стравинским, Дютие, Хачатуряном, Пендерецким – не могли остаться для Вас бесследными.