Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой

Больше, чем с другими композиторами, мне довелось встречаться с Арамом Ильичом Хачатуряном. Я танцевала все три варианта балета «Спартак», да и на даче мы были соседями. Но, знаете, мне трудно говорить о нем и о других упомянутых вами людях. Какие-то общие слова? Нет, не хочется. Вероятно, оттого, что я не могу отделить свое эмоциональное восприятие музыки этих композиторов, современницей которых мне посчастливилось быть, от бытовых деталей, кажущихся теперь такими незначительными. Все же музыкальные впечатления доминируют. Конечно, приятно вспомнить, как Игорь Федорович Стравинский после нашей теплой встречи подарил мне свой портрет с дарственной надписью. Но поверьте, «музыкальные встречи» со Стравинским были для меня не менее значительны, если не более. Гораздо легче говорить мне о встречах с композиторами, чья музыка мне знакома лишь отчасти. Скажем, об Анри Дютие. Это очень колоритный человек. Неординарный во всем. Он и выглядит так, что даже если бы неизвестно было, что он выдающийся композитор, то значит – поэт или художник. Когда в Центре Кардена в Париже должен был состояться концерт Щедрина, он пришел самым первым, сел в первый ряд (места там ненумерованные) и так, с достоинством и скромной терпеливостью, ожидал, когда соберется публика и начнется концерт его русского коллеги. Он даже за столом во время трапезы держался с достоинством и симпатично. В нем все индивидуально. И прежде всего – его музыка.

К сожалению, в жизни мы не всегда умеем отличать истинную индивидуальность от некоего эпатажа, желания во что бы то ни стало выделиться из массы. Такие, с позволения сказать, творческие личности, или «индивидуальности», стремятся свои доморощенные взгляды непременно насаждать публично. В наше время они сидят на различных телевизионных шоу и «обучают» многомиллионную армию учеников разных поколений «школе жизни». Так, известный модельер и историк моды Александр Васильев вещает о стиле, являя собой весьма сомнительный образ для подражания.

Ну, он без грима – совершенный Чичиков. Именно тот типаж, что создал в свое время певец Александр Ворошило в опере Щедрина.

Заявляя, что вкус – это от рождения, Васильев тем самым дает понять непросвещенной аудитории – она должна ориентироваться на таких новоиспеченных оракулов, как он.

Какой там у него вкус – он одет, как Петрушка. Беда в том, что он, который своей одеждой вызывает у нас смех, думает, что у него изумительный вкус. Он прав в каком-то смысле, что вкус, как и талант, дается от рождения. И в то же время вкус все-таки можно и нужно воспитывать. Ведь учимся мы же грамоте. Писать грамотно надо не по настроению или от души, а потому, что мы так научены. И говорим мы в соответствии с тем, чему мы научились.

Но есть врожденный такт, чувство, совершенно не связанное с аристократическим происхождением. Люди, обладающие им, совершенно точно знают, что им надо сказать и когда. Они стараются не ранить человека, выждать, пока говорят другие. Слушать и слышать.

Вот видите, я, значит, невоспитанная. Я раню людей, говорю резко.

Нет, Вы правду говорите. Не елейно прикрываете несправедливость, а открыто отстаиваете свои принципы и человеческое достоинство. В этом смысле Вы подтвердили всей своей жизнью и поведением, во всяком случае для меня, эту высшую правоту человеческого общения.

Ну, тогда значит так, у нас это совпало. Вкусу же не столько учатся, сколько его прививают. Нашему народу прививали и сейчас продолжают прививать плохой вкус. Во всем. А по сути, мы, как обезьяны, неинтеллигентно повторяем Запад.

Неинтеллигентно повторяем? Вы имеете в виду – с преувеличениями выдаем за свое?