Азбука легенды. Диалоги с Майей Плисецкой

Во всех областях некоторые имена (мы об этом говорили) раскручивают изо всех сил, а потом эта раскрутка уходит, и все исчезает. Но музыка Щедрина будет звучать и спустя много лет. Я от этого счастлива. И мне очень нравится, когда в Германии меня называют фрау Щедрин.

Правда? Я не слышал. Случается?

И даже не так редко.

Знаете, Майя Михайловна, я вчера кстати нашел в YouTube старую запись, как Родион Константинович играет свой Первый фортепианный концерт с оркестром.

По-моему, симпатично.

Здорово!

Здорово?

Да, жалко, что эта запись была неизвестна ранее. Ведь этот концерт был очень в свое время популярным в студенческом консерваторском репертуаре.

Жалко, что его сейчас почти не играют. А мне нравится: и виртуозно, и легко, и с настроением.

Я знаю мало российских людей (все-таки все мы «советской закваски»), которые так часто, как Вы с Вашим мужем, посещали бы концерты, театральные постановки.

Мне всегда было это очень интересно. Я об этом не думала, но мы ходим и в самом деле довольно часто. Для нас это естественно. А что, сидеть перед телевизором? Вот недавно были на премьере по произведениям Исаака Башевиса Зингера (в постановке латышского режиссера Алвиса Херманиса) и наслаждались игрой одного просто гениального немецкого актера Анре Юнга и его замечательной партнерши Барбары Нюсе. Юнг играл так, как я хочу, чтобы актер играл. Анре Юнг будто не знал, что на него смотрят зрители. Он был один на сцене. Говорил тихо, а было слышно. Говорил абсолютно понятно. Знаете, когда о таком рассказывают, это мимо ушей. А когда ты сам присутствуешь, видишь, то можно сказать: ну вот, это настоящее искусство. Вы знаете, почти все актеры в кино смотрят в камеру и думают, как они прекрасны. Это была генеральная репетиция, и когда после нее Юнг уходил, Родион закричал ему: «Браво! Браво!» А он так робко, даже смутившись, ответил: «Данке, данке». Как будто он совсем начинающий, неизвестный артист. А он очень известный. Такой талант и не может быть неизвестным. А в целом какая культура исполнения!

Эффект четвертой стены?

Да, я в это абсолютно поверила.

Вы часто говорите о так называемых недостатках в Вашем балетном образовании. Что Вы имеете в виду?

Школа – это прежде всего хорошие педагоги. Это как Яков Флиер был для Щедрина. У нас, к сожалению, такие педагоги были не у всех. Мне не слишком повезло, что я училась у Елизаветы Гердт. У Гердт учились и Е. Максимова, и Р. Стручкова. Но они, как и я, сами по себе. То, чего они достигли, не заслуга Гердт. Она говорила: спрячь тесемку. Разве в этом дело? Учителей дети не выбирают. Представьте, стоят тридцать детей у палки, и стоят все (!) неправильно. На первом пальце. А надо на мизинце. Знаете, у меня был в юности как-то очень трудный период. У меня ничего не получалось. Я прошу ее: «Елизавета Павловна, покажите, я никак не могу сама сообразить». – «А я не знаю, как и что тебе сказать», – отвечает она. Это хороший педагог? Такая скромная, тихая, а нахалка, потому что не имела права преподавать. Занималась я у ней шесть лет и только последний год была у М. М. Леонтьевой, которая меня немножко выправила. Даже меньше, месяцев восемь. А потом мы сами за другими сверстниками подсматривали, подглядывали. За теми же вагановскими учениками. Агриппина Яковлевна Ваганова, кстати, в свое время училась у того же педагога, что и Гердт, – у Чикетти. Педагогический дар? Я у Вагановой занималась полтора месяца. И на всю жизнь мне хватило. Я стала танцевать по-другому. Меня перестали узнавать. Гердт говорила: «Ты висишь на палке, как белье на веревке». – «А как надо?» – спрашивала я. «Не знаю», – отвечала она. Некоторые говорят: «Она вам руки дала». А чего же никому больше «не дала» за сорок – пятьдесят лет преподавания? Всех учат одинаково, а танцуют одна-две или никто. Бездарных вы не научите, сколько вы их ни учите. Ваганова же подходила и говорила всегда конкретно: «Переложи руку вперед». И все получалось. Ты уже не висишь. Если мне нравится, я и теперь подчиняюсь, как прилежная ученица. Так было с Бежаром. Преподавать надо конкретно. Если я вижу, что танцовщица падает, я ей подсказываю: сделай так, и все – она не падает. Часто вещи подсказываю технические. Как говорил Флиер Родиону: «Возьми подвинься на полсантиметра вправо», – и пассаж какой-то получался. И потом, конечно, про музыку говорю и про образ. Что ты делаешь, зачем делаешь.