Азиатская европеизация. История Российского государства. Царь Петр Алексеевич

Деловые качества царских соратников оцениваются историками по-разному. Скажем, Н. Павленко, главный отечественный исследователь эпохи, считает, что Петр хорошо умел угадывать таланты и не следовал вредному совету, который некогда дал Ивану Грозному старец Вассиан: «Аще хощеш самодержцем быти, не держи собе советника ни единаго мудрейшего собя»; Петр-де, наоборот, говорил: «Короли не делают великих министров, но министры делают великих королей».

В то же время В. Ключевский, перечисляя главных петровских помощников, отзывается о них весьма уничижительно. Меншиков у него «отважный мастер брать, красть и лгать», адмирал Апраксин – «ничего не смысливший в делах», Петр Толстой – умелец «всякое дело выворотить лицом наизнанку и изнанкой на лицо», Ягужинский – «трагик странствующей драматической труппы», Остерман – «робкая и предательски каверзная душа».

Примиряя эти противоположные суждения, можно сказать так: ассистенты Петра были столь же противоречивыми и неоднозначными личностями, как их вождь, соединяя в себе и выдающиеся, и низменные черты.

Воистину: каков царь, таков и псарь.

«Забавной и роскошной» Франц Лефорт (1656–1699)

Один из петровских любимцев стоит особняком и не похож на прочих. На него единственного царь смотрел не сверху вниз, а пожалуй что и снизу вверх, во всяком случае на первых порах. Да и сам Лефорт сильно отличался от других фаворитов – не столько даже происхождением, сколько принципиально иным типом натуры. Остальные петровские помощники – при всех своих различиях – были людьми действия, Лефорта же вполне можно назвать заправским бездельником.

Ничего выдающегося он собою не представлял, никаких великих дел не совершил, к тому же еще и рано умер – и все-таки его историческая роль иная, чем у любого из «птенцов», потому что во взаимоотношениях Лефорта и Петра «птенцом» как раз был последний. Франц Лефорт во многом сделал своего питомца тем, кем тот стал. Для юного Петра кукуйский собутыльник олицетворял собой самое Европу – нарядную, элегантную, просвещенную, умеющую жить и веселее, и ловчее, и лучше. Подружившись с блестящим Лефортом, восемнадцатилетний царь возмечтал сам стать европейцем.

Франц-Якоб (по-русски Франц Яковлевич) Лефорт, которого часто называют швейцарцем, на самом деле был родом из Женевы, в то время вольного города, еще не вошедшего в Швейцарскую конфедерацию. Семья была торговой, среднего достатка, и Францу как младшему из семи сыновей на многое рассчитывать не приходилось. Известно, что начинал он всего лишь учеником в москательной лавке. Но юноше хотелось приключений. Эта страсть побудила его вопреки родительской воле поступить на военную службу. Сначала он послужил кадетом в Марселе, потом отправился в Голландию, где тогда шла война. Лефорт проявил себя храбрецом, получил ранение при штурме крепости Граве, но шансов на карьеру у безродного и безденежного женевца не было. Поэтому в 1675 году он отправился в Россию, польстившись на обещание капитанского чина (в голландской армии он был всего лишь прапорщиком).

Однако обещание исполнено не было. Добравшись до Москвы, иноземец места не получил и долгое время жил в Немецкой слободе без постоянных занятий. Русский язык Лефорт толком так и не осилил – об этом можно судить по его письмам. В 1697 году, через двадцать с лишним лет жизни в России, он так докладывает царю о своих переговорах с голландцами: «А мы рады адсуды посскора в Абстердам [Амстердам] быть, можно быть, еще одна конференци на тум неделе будет, и отпуск нашу. Будет ли добра, Бог знать. Ани не хотят ничаво давать» (в оригинале это еще и написано латинскими буквами).

Один талант у Лефорта все же имелся: он обладал незаурядным обаянием, умел нравиться. С этим капиталом (другого не было) молодой человек выгодно женился – на кузине известного и влиятельного генерала Патрика Гордона. Лишь после этого, в 1678 году, женевец получил капитанское звание и начал потихоньку расти в чинах – опять-таки главным образом благодаря своей обходительности. Он сумел понравиться оберегателю Василию Голицыну, под началом которого без особых отличий участвовал в обоих крымских походах. Но своей фортуной Лефорт был обязан другому Голицыну, Борису Алексеевичу, воспитателю Петра. Дело в том, что Лефорт держал в Немецкой слободе открытый дом, где радушно принимал как иностранцев, так и русских вельмож. «Склонный к питию» Борис Голицын тоже там бывал – у Лефорта умели пировать и веселиться.

Политическим предвидением Лефорт не обладал, поэтому никаких попыток сблизиться с подростком Петром не предпринимал. Лишь когда Нарышкины победили и вчерашний «младший царь» вдруг стал настоящим государем, полковник Лефорт начал его обхаживать. Первое упоминание об их встрече относится к сентябрю 1690-го, когда после переворота миновал уже целый год.