Незыблемость лефортовского положения при дворе, по-видимому, объясняется двумя факторами. Во-первых, характером Петра, который мало кого любил, но, если уж привязывался, то прочно и надолго, прощая предмету своей привязанности всё кроме предательства. А во-вторых, Франц Лефорт, судя по свидетельствам современников, действительно являлся личностью симпатичной и безусловно был искренне предан Петру, подчас отстаивая его интересы даже с риском для себя. Несколько раз, во время знаменитых приступов петровской ярости, женевец кидался спасать приближенных, которых царь в ослеплении был готов убить на месте. Каждый раз доставалось самому Лефорту, потому что во время припадка Петр бил не разбирая.
Австриец Корб был свидетелем того, как царь чуть не заколол генерала Шеина за ерундовую провинность. «Воеводе готовился было далеко опаснее удар, и он, без сомнения, пал бы от царской десницы, обливаясь своей кровью, если бы только генерал Лефорт (которому одному лишь это дозволялось) не сжал его в объятиях и тем не отклонил руки от удара. Царь, возмущенный тем, что нашелся смельчак, дерзнувший предупредить последствия его справедливого гнева, напрягал все усилия вырваться из рук Лефорта и, освободившись, крепко хватил его по спине».
Нартов рассказывает, что лишь благодаря заступничеству Лефорта избежала смерти опальная царевна Софья, которую Петр после стрелецкого бунта хотел убить. «Франц Лефорт удержал его от этого, напомнив, что она сестра ему и что только турки убивают своих родных».
Когда царь устроил кровавую расправу над бунтовщиками, рубя их собственной рукой и заставив всех приближенных делать то же самое, у Лефорта чуть ли не единственного хватило твердости отказаться. Корб пишет: «Генерал Лефорт, приглашаемый царем взять на себя обязанность палача, отговорился тем, что в его стране это не принято», – малоубедительная отговорка из уст российского генерала и адмирала, но Петр отступился.
Наконец, была у Лефорта и еще одна привлекательная, даже раритетная черта: он не казнокрадствовал и вообще не отличался алчностью. После него не осталось ничего кроме долгов, да и те для такого вельможи были весьма скромны, менее 6000 рублей.
С сорокалетнего возраста Лефорт много хворал, все больше расшатывая здоровье разгульной жизнью. Несмотря на уговоры врачей, он продолжал веселиться и пьянствовать до самого конца, пока не свалился. Уже не вставая с постели, то и дело теряя сознание, он велел оркестру играть музыку. Когда пришел пастор с последним напутствием, умирающий попросил: «Много не говорите».
1 марта 1699 года Франц Лефорт скончался, «а болезнь была фибра малигна» [ «злая лихорадка»]. Царь, находившийся в это время на верфях в Воронеже, примчался в Москву, горько плакал и восклицал: «Уж более я не буду иметь верного человека; он один был мне верен. На кого теперь могу положиться?!» (Корб).
И действительно: потом у Петра было много помощников гораздо более толковых, но ни одного, кого он мог бы назвать своим верным другом.
«Либсте камарат»
После смерти Франца Лефорта главным царским фаворитом становится и в течение четверти века, почти до самого конца, таковым остается деятель совершенно иного склада – Александр Данилович Меншиков, которого, по выражению придворного токаря Нартова, «государь любил отлично» (то есть отличая от всех прочих). Помимо отличной царской любви Меншикова выделяла и сказочная причудливость биографии. «Не было другой личности, которая возбуждала бы до такой степени всеобщее внимание Европы странными поворотами своей судьбы», – пишет Костомаров.
Второй человек в империи, «полудержавный властелин», как назовет его Пушкин, вышел из низов жестко иерархичного московского общества. Существует две версии касательно меншиковского происхождения. Согласно одной, он родился в семье придворных слуг и приблизился к царю обычным для подростков этой среды образом – был записан в «потешные». Но другая версия, «пирожная», гораздо более популярна – возможно из-за своей колоритности.
Один из самых ранних и подробных рассказов встречается в записках адмирала Вильбуа.
«Его отец был крестьянин, который зарабатывал на жизнь тем, что продавал пироги на Кремлевской площади, где он поставил ларек. Когда его сыну Александру исполнилось 13 или 14 лет, он стал посылать его по улицам с лотком и пирожками, чтобы продавать их. Большую часть времени тот проводил во дворцовом дворе, потому что там ему удавалось продавать больше своего товара, чем на других площадях и перекрестках города. Он был, как говорят, довольно красивым молодым человеком веселого нрава или, лучше сказать, был проказником и поэтому веселил стрельцов из охраны Петра I, который был еще только ребенком того же возраста, что и Меншиков. Его шутки часто веселили молодого государя. Он видел его из окон своей комнаты, которые выходили на царский двор, где молодой продавец пирожков постоянно шутил с солдатами охраны.