Азиатская книга

В Сануре неожиданно тише и спокойней, чем в Убуде. Вдоль пляжа тянется длинный променад, а за ним — плотный ряд прибрежных ресторанов, где предлагают примерно одно и то же. Торговки и массажистки сидят на ступеньках магазинчиков и, когда ты проходишь мимо, окликают без особого воодушевления. Молодых окликают «мас» (что-то вроде «молодой человек»), а мужчин в возрасте — «пак». Ко мне обращаются «пак». Как в стихотворении Гандлевского: «„Молодой, — кричат, — человек!“ Не рыпайся — не тебя». Зато у меня в загашнике уже есть минимальный словарный запас туриста. Кроме «пака» и «маса», еще «хати-хати!» («осторожно!»), «терема каси» («спасибо»), «сама-сама» («пожалуйста»). Вспоминаю, что редупликация свойственна австронезийским языкам, и немедленно делюсь этим знанием с семьей. Они делают вид, что им интересно. «Сама-сама». Вспоминаю также сцену с Михалковым и Гурченко в «Вокзале для двоих». Сколько же мусора у меня в голове! Срочно требуется если не просветление, то по крайней мере очищение. Где там ваша Сарасвати, почему не на подхвате? Но Сарасвати тут нет, она осталась в Убуде. В Сануре же индуистских храмов, понатыканных между бутиками, не увидишь. Есть только бутики, кафе, массажные салоны. Всюду — бугенвиллеи, каменные статуэтки, курительницы с благовониями, плетеные корзинки с цветочно-фруктовыми подношениями. Ветер, подражая гамелану, колышет погремушки-колокольчики, свисающие с пальмового навеса. Сфинксоподобная скульптура, приветстствующая посетителей курорта, выгибается в позе «собака мордой вверх». Наполовину построенный и заброшенный луна-парк капитулирует перед джунглями и граффити. Пахнет морем, рисовой пудрой, кокосовым маслом, жасмином. Пожилой немец с козлиной бородкой, обернутый в блестящий саронг, выходит из бунгало и тяжелой поступью направляется к шезлонгу, чтобы залечь в нем на весь день. Бросает сердитый взгляд на Соню с Дашей: детский визг мешает его умиротворению. Английская семья со страдальческими лицами сидит за соседним столиком. Вчера во время обеда мы разговорились с ними: их дети примерно того же возраста, что и наши. Все вместе играли в «веришь — не веришь». А сегодня они болеют: подцепили всей семьей кишечную палочку, которую здесь ласково-фамильярно называют «Bali Belly». Я лечу их, а заодно и себя ципрофлоксацином.

* * *

Вода, как было обещано, кристально чистая и почти горячая, а дно — один бесконечный коралловый риф. Уровень воды — по щиколотку; чтобы стало глубоко, надо перебраться через этот риф — где вплавь, где вброд, но в основном на четвереньках. Кто в курсе, надевает специальную резиновую обувь. А я, не зная броду, поперся босиком и в течение часа полз, карабкался, хромал, изодрал стопы в кровь. И наконец добрался до того места, где волна разбивается о край рифа. Метров пятьсот от берега. Там повстречался мне рыбак-балиец. Вытаращил на меня глаза:

— Ты что, плавать здесь собрался?

— Да, а что?

— Не вздумай! Там течение, тебя в океан унесет. Видишь мои сети? Даже их снесло, я еле поймал.

В сетях у него — разноцветные тропические рыбешки. Для гриля или для аквариума? Вскинул сети на плечи, достал из кармана кретек, предложил мне.

— Спасибо, не курю.

— Откуда?

— Нью-Йорк.

— Америка? Обама?

— Обама, Обама. А плавать где?

— Да там, далеко.

— Очень далеко?

— Очень. Почти в Америке.

Англичане, которым полегчало после моего ципрофлоксацина, уточнили: плавать лучше в Нуса-Дуа. А в Сануре — валяться на пляже, кататься по набережной на велосипедах, заказывать себе массаж. Между прочим, массаж — один из тех народных промыслов, которыми славится Бали. Наряду с резьбой по дереву и камню. Ремесло, возведенное в искусство. В прежние времена массажист развлекал клиента песнями и сказками, но сейчас эта традиция забыта, бока мнут молча. Что ж, массаж и велосипед — это тоже неплохо.