Азиатская книга

Река Аргун — горная, ледяная. Главная чеченская река. Развели костер и устроили пикник на берегу. Мы с Гандлевским даже искупались, точнее, окунулись — «для личной коллекции». Тем временем Алик успел пожарить шашлыки, охладить в реке вино, порезать огурцы-помидоры-сыр, расстелить на земле скатерь и накрыть «на стол»: три тарелки, три бокала. Пир на фоне темной горы, из‐за которой выглядывала другая, более высокая и озаренная лунным светом, словно театральной подсветкой. Остановились в деревенском гестхаусе. Одна комната на всех, три койки в ряд. Оглушительный храп Гандлевского выгнал меня на балкон. Выволок матрац и постельное белье, постелил себе под открытым небом. Утром проснулся с видом на горы. Многопьющий литовец, который выполз общаться с нами предыдущей ночью, уже встал и рассказывает хозяйке, что мы разбудили его своим прибытием и не дали ему выспаться. Позавтракали чаем с хачапури и пошли в поход — в гору, на вершине которой якобы располагалась еще более древняя крепость. На поверку она оказалась просто грудой камней, но само восхождение было прекрасным. Гандлевский радовался вспомненному названию репейника из «Хаджи-Мурата»: татарник. На обратном пути остановились пообедать в той самой харчевне возле родника, где в 1829 году отдыхал Пушкин во время своего путешествия в Арзрум. А в начале 1980‐х Гандлевский, впервые посетивший Закавказье в составе экспедиции, пропил здесь всю экспедиционную кассу. В харчевне дают лобио в горшочках с мчади[203] и пирожки, ради которых люди специально ездят сюда из Тбилиси.

Из других впечатлений: Уплисцихе, городище, выдолбленное в скале в IV веке до нашей эры, одно из первых иберийских поселений и один из трех скальных комплексов Грузии (другие — Давид-Гареджа и Вардзиа), с пещерными капищами и дворцами, храмом солнца и невероятной природой вокруг. То ли буковый, то ли грабовый лес. Каменные своды, перетекающие друг в друга, природный Гауди. А рядом — город Гори, родина Сталина. Дом-музей «отца народов». Человек в кипе, хозяин сувенирной лавки, удачно расположенной напротив главной достопримечательности города, сокрушается: кто-то из туристов разбил выставленную напоказ бутылку «Киндзмараули» в форме головы Сталина. «Ну вот, опять разбили… радикалы!»

Зедазени — монастырь VI века в высшей точке всего нагорья; отсюда Джвари кажется наперстком далеко внизу. «Место моментального умиротворения», как говорит Гандлевский. Дорога к монастырю лежит через самшитовый лес и заросли ежевики, мимо дома-музея писателя Ильи Чавчавадзе. Тут же, под огромным крестом, напоминающим провода электропередач, обосновались какие-то русские сектанты. Неопрятный старик в кафтане и с толстовской бородой отвечает на мой вопрос, как пройти к Зедазени, артиллерийским залпом встречных вопросов:

— А вы вообще откуда будете? Эмигрант? А русский где выучили?

— А вы его где выучили? — отстреливаюсь я.

— Я? — удивляется сектант. — Я-то русский.

— Ах вот оно что. Но живете, как я вижу, в Грузии. Стало быть, эмигрант — это вы. Хорошо, что не забыли язык, рад за вас.

В итоге выяснилось, что Зедазени на реставрации и вся эта перепалка — впустую.

Вечером мы всей литературно-семинарской оравой отправились в ресторан, который нашла Мааза: вычитала, что там — настоящие грузинские песни и пляски. Ресторан был расположен на самой окраине Тбилиси и оказался побратимом аляповатых заведений на Брайтон-Бич — с певцом или певицей за синтезатором, с многостраничным меню жирной и невкусной пищи, с длинными столами и атмосферой брайтонской свадьбы. Здесь, однако, была не свадьба, а большая компания людей вполне затрапезного вида. Откуда они такие? Аня Гальберштадт подошла к одному из столов и спросила в лоб: вы откуда? Оказалось, из Питера. Заводской коллектив? На женщинах косметика в пять слоев и кричащие наряды по последней моде двадцатилетней давности. Мужики глушат чачу чуть ли не из горла. Шумно, пошло и весело. Как говорит мой друг Боря, «люблю все отвратительное». Особенно если как следует выпить. Обещанные грузинские пляски с саблями — вперемешку с толкотней толстых теток, отплясывающих под Верку Сердючку. И мы, смешав чачу с янтарным кахетинским вином, само собой, тоже пустились в пляс. А потом продолжили в караоке-баре в Сололаки, где уже успели стать своими для владельцев, дебелой матроны и ее красавцев сыновей. Фотографировались с ними на память, поднимали прощальные тосты за все хорошее.

Гандлевский: «Вот вернешься в Нью-Йорк, окажешься там в какой-нибудь высоколобой компании, например за одним столом с Мишей Ямпольским. Миша тебя спросит: ну, как было в Грузии? Древняя культура, раннехристианские памятники? А ты ему: да нет, караоке-бар и дискотека в Тбилиси, чего еще надо? Во как отдохнул!» В общем-то, так все и было: и караоке-бар, и дискотека, и полупьяные литературные споры до пяти утра. И красота, в которой, по мнению Сережи, я не очень шарю.