Азиатская книга

Впрочем, есть и другие барьеры. Например, предубеждения в форме начитанности. Априорное абстрактное знание. Ты идешь по городу, о котором столько читал, и накладываешь на него трафарет своих ожиданий. Твердо знаешь, что он одновременно Восток и Европа, и находишь подтверждение этому своему знанию на каждом шагу. В мечети Нуруосмание, в другом конце молитвенного зала, ты замечаешь прихожанку в чадре, в руке у нее длинный жезл. Этот жезл привлекает твое внимание: по всей видимости, он часть какого-то неизвестного тебе религиозного обряда. И в течение следующих нескольких минут ты гадаешь, что за обряд, в чем его сокровенная суть (может, символ самобичевания? или перст, указующий в сторону Каабы?), пока, подойдя поближе и приглядевшись, не поймешь наконец, что загадочный жезл — обычная палка для селфи.

Забудь Бродского, Бунина, Памука. Забудь и названия — Константинополь, Царьград, Второй Рим, а вместе с ними — сентенции вроде «этот город, наполненный и выхолощенный своей многовековой историей». Если и писать, то уж точно не об этом. О простых, осязаемых частностях. Что запомнилось? Промозглая ранняя весна, трамвай, идущий по мосту мимо всепогодно-безустальных рыболовов. Лотки со свежей рыбой — скумбрией, ставридой, кефалью. Водная прогулка по Босфору, объявления на английском с турецким акцентом, где вместо заальвеолярного r произносится «ж» или «ш». Флейтист в подземном переходе. Липы на подходе ко дворцу Топкапы. Надпись «Giris» («Вход»), которую я издалека прочел как «Girls» и решил, что это, должно быть, отдельный вход для женщин (к вопросу о трафарете ожиданий). Пешеходная улица Истикляль, чье название в латинской транскрипции (Istiklal) читается как русский глагол прошедшего времени. Стамбульский аналог Старого Арбата. Человек в фартуке и феске (мороженщик? продавец кюнефе?), едущий куда-то на подножке трамвая. Столпотворение модных международных брендов, восточный базар, прикинувшийся западным шопинг-моллом. Бесконечные ряды кафешек, тесные улочки с обещанием пространства и моря на горизонте. Медленный вечер под завораживающее бренчание саза — хочется, чтобы этот звук длился и длился, чтобы не «истиклал».

Что же касается содержательного общения с местными (предел желаний любого туриста), оно — в Нью-Йорке. Там у меня имеется множество знакомых из Турции: пациенты, коллеги, бывшие сокурсники. А здесь, не вписавшись в матримониальные планы Умут, мы очутились в той зоне молчания, в которую попадают многие самостоятельные путешественники. Как писал Денис Новиков, «обступает меня тишина, предприятие смерти дочернее». Ты наблюдаешь за жизнью будто бы из‐за звуконепроницаемой стеклянной стены — вроде тех, что окружают комнату для допросов в полицейских триллерах. Ты видишь всех, кто находится в комнате, а они тебя — нет. Или же ты призрак, невидимка, какое-нибудь фантастическое существо, которое в сказках видят только дети, а в реальной жизни — только мошенники, связанные с туристическим сектором. Для всех остальных тебя попросту не существует. Иногда в этой капсуле тишины бывает даже уютно, но уж чего-чего, а уюта той весной в Стамбуле мы не почувствовали. И на шестой день променяли искусственный оазис тишины посреди шумного города на куда более естественную тишину руин: короткий перелет из Стамбула в Измир, а оттуда — час езды до развалин Эфеса, одного из главных городов Античности. Храм Артемиды и храм Адриана, библиотека Цельса, агора, театры, бани, публичный дом (загадочная вывеска-пиктограмма: сердце, кошелек и мужская стопа), мраморная улица. Когда-то здесь ступали ноги Гераклита, Цезарей, апостола Павла. История упадка: землетрясение, разрушившее значительную часть города в VII веке, обмеление бухты, болезни (заболоченная бухта — рассадник малярии). В начале VIII века последние из эфесцев перебрались в близлежащий Айясолук. Когда-нибудь то же самое произойдет и с нашими городами… неужели скоро?