Азов. За други своя

Валуй подполз на пару шагов, слабый после сна локоть подломился, и он свалился, уткнувшись головой в ногу Чубатого. Тот неторопливо убрал подошву.

И снова Стасик помог устроиться. Валуй, улыбнувшись пареньку, оперся на его плечо. Тот, довольный, напряг тонкие мышцы худого тела.

— Ну и как, все живы?

— У вас ещё так-сяк. У других в сотнях и десятка непораненных не наберёшь.

— Слава Богу, держимся покамест. Космята, жеребца черкеского убило?

Степанков переложил на коленку здоровой рукой пораненную:

— Наповал. Ядро под брюхом разорвалось.

— Не пошёл впрок чужой конь. — Дароня подполз к атаману. — Как у тебя?

— Да если бы не осада, пошёл бы, да ещё как…

Валуй покрутил шеей. Боль застучала в виске, а около уха дёрнуло так, что он еле сдержал стон. Он скривился, радуясь, что в темноте не видно:

— Нормально. До свадьбы заживёт.

— Ну, добре.

На улице зашумели. Молодой голос окликнул товарища:

— Ты не знаешь, шо там за гам?

— Не-а, — ответил Василёк — Лукин узнал бы голос брата, даже во сне.

— Чем у вас тут угощают? — Валуй потянул носом. — Конина?

— Конина, мать её. — Космята подвинул тарелку с горой наложенным мясом. — Черкес мой. Угощайтесь вот.

Казаки потянулись к тарелке. Зашоркали ножи, обрезающие куски у самых губ.

— Хорош, жеребец. — Дароня чмокнул. — В этом деле ведь главное что?

— Ну, что? — Валуй усмехнулся с полным ртом, подзывая паренька, сидевшего за спиной. — Ешь давай.

Стасик послушно подполз к тарелке. Матвей охотно подвинулся, пряча улыбку в усы.

— Главное, чтоб хорошо проварено было.

— Это точно, — поддакнул Серафим. — А ты чего, Космята, пост держишь?

Степанков мрачно глянул на друга, горло дёрнулось, глотнув вхолостую, и он отвернулся:

— Благодарствую, не голоден.

— Ну, это ты зря. — Борзята, покончив со своим куском, вытер губы другой стороной ладони, взгляд скользнул в тарелку. — До вечера вряд ли чего пожрать удастся. Разве ещё какую лошадь пришибёт, каша-то уж вышла. Хотя там и лошадей осталось раз-два и обчёлся…

— Ну и ладно. — Улегшись на живот головой к выходу, Космята сунул в рот соломину.

Дожевав, Валуй поднялся на колени. От активного движения челюстей в голове снова засвербело:

— Только жестковато малость.

— Ничё. — Дароня потянулся вперёд, выглядывая в общей тарелке ещё кусочек.

Не нашёл — только что последний подобрал Борзята:

— В большой семье, сам понимаешь, зубами не щёлкай…

— Казак что дитё: и много дашь, всё съест, и мало дашь, сыт будет, — улыбнулся Дароня.

— Это не про тебя. — Борзята оглянулся. — Красава, там ишшо чего в котле найдётся?

Казаки хохотнули:

— Ну, силен хрумкать.

Средний Лукин не обратил на них внимания. Красава помешала варево:

— Подходи, для братишки-то и не найдётся?!

— А мне? — Путило Малков доверчиво заглянул бабёнке в глаза.

— И тебе найдётся. Налетай, пока есть чего…

Ещё несколько казаков, потянулись с мисками к вареву. Дароня, сомневаясь, почесал затылок, и… тоже пополз к котлу.

Кайда вдруг поднялся. Перебравшись на коленях к Серафиму, замер рядом. И неожиданно обнял. Черкас ошарашенно замер:

— Ты чего, дядя Никита?

Тот отстранился, рука вытерла на щеке соринку:

— Всё никак времени не было поблагодарить тебя. Так что благодарствую от всех нас. Поклонился бы в пояс. Да несподручно здесь.

— Да ты шо? — Серафимка растерялся, а голос выдал смущение. — Ничего такого. Любой бы так.

— Не любой, — отрезал Никита. — Если бы не ты со своими черкасами, не было бы нас в живых.

— Мне Муратко тоже рассказал, что это он. — Валуй кивнул на смущенного друга. — Он нас выручил. Атаманы уж и не чаяли. Поди, панихиду пропели. Дай, и я тебя обниму, друже.

— Ну, если охота, обнимай.

— Охота. — Лукин-старший крепко сжал в объятиях запорожца.

— А мне тоже охота. — К ним протискивался Борзята.

Дароня снимал саблю, чтобы не мешала выразить благодарность другу, поднялся и Космята, примеряясь в очередь обниматься. Серафим Иващенко, налившись красной краской до краёв, не сопротивлялся.

На улице зашумели казаки. Кто-то крикнул издалека:

— Принимай, народ, пополнение!

Шум усилился и начал приближаться. Валуй подскочил, чуть не ударившись головой о поперечную балку:

— Никак к нам? — согнувшись пополам, поспешил к выходу.

Следом засполошничали казаки, отдыхавшие в этот момент по соседству. Толпа, толкаясь, выбралась наружу.

Рассветало. Солнце, обещающее доброе осеннее тепло, поразвесило бордовых отблесков в небе за Султанской стеной, такой же разрушенной, как и остальные. Азовцы, оживлённо переговариваясь, выглядывали приближающуюся группу вооружённых казаков. Человек триста! Во главе шествовал Тимофей Лебяжья Шея. Весело оскалившись, он махал рукой, что-то рассказывая шагающему позади смутно знакомому казаку.

— Подмога никак?! — заломал шапку Борзята.

— Эхма, рисковые. — Пахом почесал заживающий рубец на щеке.

Толпа приблизилась. Все казаки, кроме Тимофея, мокрые, вода капала с одежды, прибивая пыль. Кто-то не удержался, скинул шапку, и из неё, выкрученной, наземь потёк ручеёк.

— Ну вот, пополнение принимай. — Лебяжья Шея молодцевато подпёрся. — Каки гарны хлопцы! Под Доном с камышинами приплыли.

Валуй признал атамана ватаги: