Азов. За други своя

На правом фланге тревожный крик турка невидимым дротиком пронзил притаившуюся ночь и следом над землёй пронёсся утробный стон. "Похоже, началось". Казаки ускорили шаг. И тут навстречу выскочили первые враги в тёмных зипунах. Чёрные мужики! Они торопились на крик, но оказались не готовы встретить казаков, да ещё и так близко. Короткое замешательство помогло азовцам расправиться с врагами почти без шума.

Раненый турок, только что лежавший на животе, вдруг сел в двух локтях от Валуя. Потряс головой, узнавая спешащих мимо, словно тени, азовцев, и тело само дёрнулось в сторону. Пугаясь, он пополз. За ним потянулась, словно чужая, негнущаяся нога. Голова глухо шлёпнулась на землю, опередив тело.

Это махнул Борзята. Не останавливаясь, он проскочил мимо. Валуй, узнав брата, припустил следом. Закричали, засполошничали на левом фланге. Ударили сабли, грянули один за другим два выстрела. Можно не хорониться — казаки рванули врыски.

А вот и основные силы. Сотни фигур замерли в полупозах, в каких их застали рыскари. Обернувшись на звук, они поводили головами, прислушиваясь, вместо того чтобы начинать двигаться, то ли навстречу, то ли убегать. В любом случае шансов выжить было бы больше. Но враги, одетые в разномастные зипуны, будто ждали, когда их начнут убивать. Не умеют они биться в темноте, слепые, как котята. Конечно, это не элита султана, отвоевавшая для него полмира, чёрные мужики, но всё-таки на войне они или где?

Впереди по всему пространству лежали и сидели раненые. Вокруг сновали лекари. И они тоже до последнего не видели гостей, несущих погибель. Казаки набросились на врагов с холодной уверенностью, расчетливо и умело. Закричали погибающие под острыми клинками враги. Большинство бросилось бежать, роняя оружие и шапки. Казаки не ожидали такого подарка от врага. Готовились к крепкой сече, а тут… Углядев тикающего врага, обрадовались. Теперь уже с воплями, стараясь нагнать побольше страха, они продвигались в глубь турецкого лагеря, почти не встречая сопротивления. К тому времени, когда враги смогли хоть как-то организоваться, под ноги азовцам упала не одна сотня тел.

Постепенно сопротивление нарастало. Турки отошли от первого замешательства. Там, в глубине темноты какой-то чорбаджи[48] свирепо кричал на бегущих воинов, и, похоже, ему удалось остановить-таки паническое отступление. В разрывах мечущихся факелов замелькали красные кафтаны янычар. Опомнились, гады! Казаки достигли окопов. Валуй спрыгнул в траншею прямо на голову турка, нож сам прыгнул в ладонь. На него бросились с двух сторон, но на врагов разом свалились товарищи — в темноте не видно кто — и турки захрипели под ними. Развернувшись, азовцы бросились по окопу в разные стороны, а Валуй выскочил на отвал земли. И чуть не напоролся на набегающих янычар. Их было больше пяти, точнее сосчитать не успел. Взвизгнула сабля, первый проскочил мимо Лукина, но без головы долго не побегаешь — тело завалилось на спину. Второго сбил с ног пистолетным выстрелом. На остальных накинулись подоспевшие казаки.

— Что ж ты, Валуйка себя не бережёшь? — Сотник узнал голос Космяты.

— Так, я же знал, что вы следом.

— Не отрывайся. А то потерям друг друга.

— Добре. И ты рядом держись.

— Рядом они, — проворчал кто-то невидимый голосом Пахома Лешика. — Я чё, парень за вами носиться?

Валуй невольно хмыкнул. Хотел сказать что-то вроде: если тяжко, то не носись. Но передумал. Негоже ближним друзьям, пекущимся о нём, пуще, чем о родне, выговаривать. Космята пригнулся, что-то высматривая на дальнем краю поля. Валуй понял, друг увидел в стороне огонёк костра и, похоже, наметился туда.

— Куда ты? До него сотни две сажени. Не успеешь.

— Я? Не успею? Не бзди, Валуйка. — Выпрямившись, Космята, словно ночной тать, растворился в темноте.

Лукин мысленно махнул на него: этот не пропадёт. И не в такие засады забирался. Снова набегали янычары. Теперь их было так много, что и не сосчитать. Валуй и не стал. Сколько б ни было, а кучей не нападут. По одному или даже по два он с ними справится. Лишь бы сил хватило, а то после дневного побоища так и не отошёл полностью. Слабость нет-нет да накатывала, заставляя крепче сжимать зубы и оружие.

Он поднял саблю, взгляд нашёл на земле вторую, турецкую. Шагнул скользяще, врезаясь в толпу янычар, запели знакомую и страшную для врага песню колоброды[49]. Воздух посвистывал, заплетаясь в смертельные восьмёрки и круги. Янычары словно напарывались на невидимый вихрь, тела падали, не успевая сообразить, что произошло. Летели в стороны ноги, руки, рассекались головы. Валуй махал, как заведённый. Рядом с каждым ударом ухал филином Пахом, кряхтели, опуская сабли, товарищи. Упал в стороне казак, его прикрыл собрат, подставил под уже занесенный удар клинок. И тут же с резким выпадом вонзил в живот врага нож.

Впереди загудел тревожный рог, его поддержал ещё один, закричали на разные голоса в темноте — турки поднимали всеобщую тревогу.

— Отходим! — Голос Татаринова вроде и негромкий, но услышали все.