Азов. За други своя

— Цыц! — Тот неожиданно сорвался. Скорей всего, чтобы прикрыть растерянность. — Нельзя верить всему, что говорят. И вообще спать давайте. — Он недружелюбно оглядел пришлых мужиков.

Матвей догадался: ему сейчас страсть как хотелось выставить гостей вон с их неприятными известиями. Но гостеприимность, впитавшаяся от родителей с рождения в плоть и кровь, не позволяла. Вовремя подсуетился Гришка, видимо, тоже почувствовав напряжение момента.

— Ну, благодарствую, уважаемые. Мы, пожалуй, дальше двинем, своих искать.

— Куда ж вы на ночь глядя? Разве ж в темноте найдёте кого? — Голос звучал фальшиво. Все, что хотел сейчас десятский, это чтобы чужаки убрались.

Раскланявшись с хозяевами, разведчики так и поступили.

Удалившись шагов на пятьдесят, где турки уже не могли их слышать, оба разом остановились.

— Ну что, дядька Матвей, пугнём вражин?

— А то. — Чубатый вытянул из ножен кинжал.

— Тогда туда. — Пластун вытянул руку. — Там у них народу много сидит. По краю пройдем.

— Съесть, что ли, парочку?.. — задумчиво протянул Матвей.

Гришка хихикнул:

— Обязательно. А то ж мы не перевёртыши?!

Подкрасться к дежурному, вышагивающему по этой стороне широкого лагеря турок, было несложно. Он так громко бухал обуткой, что можно было и не красться. Гриша так и сделал. Проходя будто мимо, задержался, спрашивая о своих. Часовой, обрадовавшись человеку, с которым можно поговорить, даже разулыбался. А то, поди, трясся, запуганный страшилками про казаков. И охотно шагнул ближе.

Аккуратно опустив труп невезучего турка, Гришка тихо пробурчал:

— Вот учат их, учат рыскари. А они как были дубинами, так и остались. Нет, ну разве можно так бестолково вести себя на посту?!

Матвей фыркнул в темноту.

Оба, уже на полусогнутых, поспешили к крайним туркам, уложенным ровной полоской бугорков. Среди спящих кое-где возвышались островки засидевшихся полуночников. Темнота ещё не загустела до кисельной вязкости, и смазанные фигуры пока виделись издалека. У самого края турки устроились рядами. Кто спал, кто разговаривал. Немного левее пели, приглушая заунывные голоса. На казаков не обращали внимания, и они присели возле группы притихших турок. Кто-то окликнул их. Матвей напряг голос.

— От своих отбились, посидим с вами, а то страшно.

Похоже, ответом удовлетворились, во всяком случае, больше их не трогали. Посидели, потом и прилегли. Зябко, сырой ветер несёт от Дона ночную свежесть, быстро остывающая земля тоже холодит. Как бы поясницу не прихватило. А что, по ночам уже совсем не жарко. А турки-то почти без одежды тёплой. Вон, кутаются, кто во что горазд. Ворочаются, кряхтят, ругают войну и всех командиров вместе взятых. Да, не нравится им тут, на Дону. Так топайте назад, никто не расстроится.

Лагерь медленно засыпал. Казаки тоже притихли. На душе у Матвея тревожно, вот-вот часового хватятся. Пора бы начать. Гришка тоже переживает. Подтянулся головой к голове:

— Ну чё, дядька Матвей? Айда погуляем по рядам.

— Айда, — прокряхтел Чубатый, а со стороны показалось, будто прокашлялся.

Оба земноводными ящерками скользнули в разные стороны. Далеко ползти не надо. У Матвея первые турки в двух саженях. Крайний к нему спиной. Не спит, но глаза, видать, закрыты, да и укутан в какое-то рваное одеяло с головой. Пристроившись, ткнул кинжал под лопатку. Ладонь зажала рот. Тот напрягся, нога дернулась пару раз. Всё, готов.

Огляделся. Тихо. Тот, что рядом, тот спит. Сопение слышно. Тоже спиной к Матвею. Одним движением перевалился через труп. Кинжал в руке. Вот и спина второго. Поднёс руку к лицу, а вторая одновременно ткнула туда же, под лопатку. И снова ладонь сжимает судорожно распахнувшийся рот. Всё, не сопит.

Из ряда, что ближе к реке, кто-то поднял голову. Услышал? Затаился. Оттуда Матвея не разглядеть. Ну, лежит и лежит человек, как и другие. Только что не укрыт ничем. Так, может, нечем. Бедный, мёрзнуть ему всю ночь.

Голова опустилась, и Матвей скользнул к следующему.