Азов. За други своя

— … А после того как проклятые кяфиры взорвали насыпь, на которой пали геройской смертью тысячи доблестных воинов, а более полутора тысячи закинуло страшным взрывом живыми в крепость, мусульмане начали строить новую насыпь. Теперь уже её охраняли со всей тщательностью. Посты проверялись регулярно, и всю ночь перед стенами жгли яркие костры, и казаки не могли и носа высунуть. А чтобы подземных ходов не могли враги наши пробить под насыпь, выкопали вокруг неё штреки глубиной десять локтей и в них тоже поставили часовых, которых обязали слушать, не копают ли где-нибудь проклятые казаки. Построив же вал, водрузили на него пушки и шестнадцать дней с утра до позднего вечера крушили ядрами стены Аздака.

От этого непрерывного огня разрушились стены до самого основания. На всей протяжённости осталась целой всего одна башня на берегу Тана, одна башня со стороны суши и одна на западной стороне. Но когда по истечении этих дней гази пошли в атаку, проклятые казаки встретил их таким плотным огнём, что им пришлось отступить, оставив на стенах сотни павших воинов. Осаждённые в крепости кяфиры, подобно пробивающему горы Ферхаду, зарылись в землю, устроили там ставку и укрылись таким образом от нашего пушечного огня, обеспечив неприступность Аздаку. С какой бы стороны к ним ни подбирались с подкопом или миной, они, как кроты, отыскивали подкопы и за ночь закидывали вырытую землю обратно. В искусстве делать подкопы они проявили гораздо больше умения, чем земляные мыши. Они даже показали мастерство подкопов под рекой Тана, используя для плавания под водой просмоленные, облитые варом лодки. — Челеби сглотнул пересохшим горлом и поднял глаза. — Ну как вам сей скромный труд?

Ибрагим опустил глаза, чтобы не выдать истинного смысла последующих слов. Качнувшись, потянулся за чайником. Слуга опередил его, и горячий напиток быстро наполнил две пиалы. Эвлия, ожидая ответа, сделал из неё большой глоток.

— Очень хорошо. — Евнух наконец взглянул на пухлые губы муэдзина. — А эти лодки, что под рекой ходят, ты сам видел?

Эвлия загадочно улыбнулся, словно его спросили о чём-то очень интересном и необычном:

— Нет, Ибрагим-паша, мне рассказывали. Но, — он опередил сомнение, мелькнувшее в глазах скопца, — это были очень уважаемые люди, которые не привыкли превращать муху в слона. Я им полностью доверяю.

— Ну, может быть, — неопределенно покачал головой скопец. — В целом очень подробно, сильно. Это, несомненно, очень нужный труд, и султан оценит его по достоинству. Но… — Он поднял палец и замер.

Замер и Челеби:

— Что-то не так?

— Всё так, не беспокойся, уважаемый. Просто я хотел сказать, что, может быть, про взорванную казаками насыпь писать необязательно.

— Объясните почему?

Ибрагим замялся:

— Как тебе сказать. Боюсь, султану не понравится та лёгкость, с которой казаки захватили и уничтожили её.

Челеби кашлянул и тоже в свою очередь опустил глаза. Он прекрасно понял, чего опасается евнух. Прежде всего, он переживает за свою шкуру. Скопец контролирует всех военачальников войска, и если кто-то из них ошибётся, промах черным пятнышком ляжет и на репутацию скопца. Но вслух сказал другое:

— Наверное, вы правы, Ибрагим-паша. Я учту ваши замечания.

Тот повеселел:

— Ну, тогда читай дальше. Наслаждай меня своим гениальным творением.

Склонив голову, Челеби промолвил:

— Я тут пока ещё не закончил. Но вот отрывок готов зачитать.

Ибрагим милостиво опустил веки.

— А главнокомандующий Гусейн-паша, красивый человек с неподдельно весёлым лицом и смехом, ходил от окопа к окопу, поддерживал мусульманское воинство и побуждал его к войне. Своими благодеяниями и милостью он являл войску благородство и ласку. Каждый раз он посыла войску необходимые припасы из государственного арсенала. Его собственное войско причинило ущерба крепости больше, чем все другие войска. За какое дело он ни брался, оно удавалось, так как он делал его, советуясь с другими.

— Хм. — Ибрагим слегка хлопнул в ладоши. — Я ещё раз убеждаюсь в вашем замечательном таланте летописца. Это просто великолепно! Продолжайте, продолжайте.

Челеби опустил голову.

— Это тоже отрывок. По приезде на родину я расставлю их в нужные места. Итак. "На днях эти злобные язычники переоделись в одежду подданных Турции и в таком виде напали на наших союзников из Крыма. Когда наутро татарские военачальники явились к нам в лагерь, требуя правды, то великому Ибрагиму пришлось напрячь всё своё красноречие, дабы доказать степнякам, что это не могли быть наши люди. К счастью, вскоре им удалось найти следы этих вероломных кяфиров, уходящие в казачьи земли, и дело было решено, к взаимному удовлетворению".

Челеби поднял голову, закрывая книгу.

Ибрагим прошёлся мимо, с задумчивым видом пожёвывая мясистые губы. Ему понравилась последняя запись. Челеби, зная, как потрафить скопцу, сделав над собой немаленькое усилие, нарочно ввернул "великого Ибрагима". И, похоже, не зря.

— Очень достойно, Челеби. — Евнух таки соизволил похвалить сочинителя.

Челеби, скрывая ухмылку, склонил голову.

— Мои способности — ничто по сравнению с талантами великого Ибрагима.