Азовский гамбит

Многие соглашались остаться, тем более что в Ростоке и прилегающих к нему территориях хватало свободной земли, а в городе и, особенно в порту, всегда требовались рабочие руки. Другие устремили свой путь в Новый Свет, горя желание нести истинную веру заблудшим дикарям, но немалое число все же садились на корабли, чтобы отправиться на Восток. Ибо как сказано в Святом Писании «Ex oriente lux» (Свет с Востока). Там, на девственных территориях, вдали от религиозных гонений и распрей они и намеревались начать жизнь с чистого листа.

Проще всего приходилось людям, владевшим каким-нибудь мастерством или полезным для русского царя знанием. Любому объявившему себя врачом, аптекарем, ремесленником, каменщиком, литейщиком или рудознатцем, устраивали требовательную коллегиальную проверку, после чего предлагали отправиться в Россию, для чего давали некоторую сумму денег на проезд и первое обзаведение. Нельзя сказать, чтобы от желающих не было отбоя, но все же народ потянулся…

Вот только новая родина тоже не всегда приветливо встречала переселенцев. Местные жители, в памяти которых были еще свежи события Смуты, смотрели на новоприбывших иноземцев с недоверием и страхом.

— Что же это делается, православные?! — кликушествовал у заставы на Ростовском тракте босой поп-расстрига в изодранном подряснике, — басурмане иноверные яко саранча на святою Русь лезут, а вы и ни гугу! Скоро вас всех в латиняне перекрестят, а вам и горя мало…

— Не знаю, как там с саранчой, — задумчиво заметил прислушивающийся к его речам купец в богатом кафтане, — а Земского приказа кое-кому не миновать.

— За что его, дядечка? — испуганно спросил сопровождавший его худой отрок, одетый, может, самую малость похуже.

— За то, что воду мутит, — сплюнул тот, после чего поманил молодого человека к себе пальцем, и прошептал так, чтобы другие не слышали, — ведаешь ли, что государь с патриархом велели попов, не разумеющих грамоте и учиться не желающих, приходов и сана лишать?

— Ага.

— Вот он и разоряется. Смекаешь?

— Так может велеть холопам его схватить да на съезжую?

— Ты что, дитятко, совсем головушкой скорбен? — изумился подобному предложению купец. — Нешто не ведаешь, что у нас на Руси-матушке доводчику — первый кнут? И вообще, недосуг нам…

— А что же делать?

— Да ничего не делать, а проезжать быстрее, пока этот убогий на царя хулу возводить не стал. Тогда точно греха не оберешься!

Прежде заставы были устроены для взимания с проезжавших торговцев пошлин, и при них постоянно находился подьячий и крепкий караул из стрельцов. Однако еще прошлым летом государь Иван Федорович упразднил все внутренние таможни в стране и теперь служивые стояли только у самих ворот и ни во что особо не вмешивались. Едут себе торговые люди и пусть едут. Кричит юродствующий и пусть себе горло надрывает, лишь бы крамольного чего не ляпнул!

Еще немного и все могло бы закончиться благополучно, но въезд в ворота купцам преградил поезд какого-то боярина, путешествовавшего со своими домочадцами и холопами, а с другой стороны к заставе подошли несколько любопытствующих иноземцев.

— Глядите, православные, — заголосил обрадованный расстрига, — вот они слуги атихристовы! Это они царицу Катерину со свету сжили, за то, что она истинную веру приняла!

Как это часто бывает в России, при жизни шведскую принцессу не жаловали. Одни за то, что она одевалась в более привычное для нее иноземное платье и не желала сидеть взаперти, а напротив, вела очень активный образ жизни. Другие, за то, что не сразу приняла православие, а долгое время придерживалась лютеранства. Третьи просто не любили иноземцев вне зависимости от национальности, пола и вероисповедания.

Но стоило несчастной женщине умереть родами, как настроения в народе резко переменились. Все стали ее жалеть и любить, с благодарностью вспоминая щедрые пожертвования монастырям и храмам, а так же нескудную милостыню нищим. Поэтому крики оборванного попа если и не убедили присутствующих, то все же привлекли всеобщее внимание.

— Вот, паскуда! — сокрушенно вздохнул купец. — Ей-ей, доведет до греха!

— Глядите, вон они, окаянные! — дрожа от возбуждения, брызгал слюной расстрига, подбираясь все ближе.

— Что хочет этот человек? — испуганно спросил один из иностранцев.

— Не знаю, — пожал плечами второй. — Кажется, это уличный проповедник.

— Но, к чему он призывает? И почему эти люди идут за ним?

— У них такие же лица, как у наших соседей после победы католиков на Белой горе, — подал голос третий. — И вероятно, они тоже не слишком любят иноверцев.

— Не может быть, — нервно возразил второй. — Иоганн Альбрехт издал указ о веротерпимости в своей царстве. Я сам его читал. Никто не смеет ставить нам в вину нашу веру, если мы не будем проповедовать среди его русских подданных.

— А вы уверены, что эти люди тоже читали его указ?

Пока они так препирались между собой, благоприятное время для бегства оказалось безвозвратно утеряно и пути отступления надежно перекрыто неулыбчивыми бородатыми мужиками и столь же суровыми женщинами. А впереди них, с безумным взглядом фанатика шел расстрига.