— Нет, — отказался хозяин. — Мне и плети довольно.
Так что перед готовыми взбунтоваться москвичами Вельяминов оказался весьма представительно одетым, а за его спиной маячило полдюжины верховых слуг, снаряженных не хуже чем царевы рейтары на войну.
— Стойте, православные! — крикнул он окруживших иноземцев посадским. — Почто разбой творите?
— А тебе какое дело?! — огрызнулся высокий и худой как жердь мужик в заплатанном зипуне.
— Плетей захотел? — миролюбиво осведомился не желавший доводить дело до драки Вельяминов.
— Не мешайся, господин, — более почтительным тоном отвечал нежелающий уступать горожанин. — Это немцы и мы их бить будем!
— Это за что же? — нахмурился Никита.
— А почто они матушку государыню уморили, и вообще понаехали!
— Ты думай что говоришь! — строго прервал его боярин. — За такие слова и на дыбу годить не долго…
— А ты кто таков? — окрысился на незваного заступника расстрига. — Почто за немчуру заступаешься?
Давно почувствовавшие, что дело пахнет жареным, иноземцы при виде вступившегося за них знатного дворянина приободрились и попытались к нему пробраться, но не тут-то было. Мужики и бабы сомкнули ряды, и не позволили им двигаться дальше. Тогда они принялись кричать:
— Спасите нас, добрый господин. Мы не сделали никому ничего дурного!
— Чего? — машинально переспросил ничего не понявший Никита.
— Они говорят, что ни в чем не виноваты и не причинили никому зла, — пояснила непонятно откуда взявшаяся княгиня Щербатова.
— Кой черт тебе в карете не сиделось сестрица! — промычал сквозь зубы Вельяминов с досадой и легонько сдавил бока своего скакуна.
Правильно понявший намеренья своего хозяина конь, сделал шаг вперед и едва не сбил широкой грудью зачинщика бунта.
— Гляньте, православные, — взвизгнул расстрига, — отца вашего духовного едва копытами не стоптали!
— Одумайтесь люди! — зычно прокричал боярин, не давая опомниться остальным. — Не слушайте кликуш, не то беды не оберетесь!
— Да кто ты таков? — раздавалось со всех сторон.
— Вы что ополоумели! — подал голос из-за спины хозяина Лукьян. — Перед вами царский воевода боярин Вельяминов. Ломайте шапки, сукины дети!
— Это который? — раздался из толпы насмешливый голос.
— Тот самый, что с ополчением князя Пожарского Москву у поляков отбивал! Что с государем Иваном Федоровичем у Чертопольских ворот насмерть стоял, а потом королевича Владислава отражал. Вот он каков!
— А, брат полюбовницы царской! — ощерился никак не желавший униматься поп и тут же завопил с новой силой, — Это они царицу Катерину смертию уморили!
— Ах ты, мать перемать! — возмутился такому несправедливому обвинению Никита и, пришпорив коня, бросился в погоню за языкатым кутейником.
Даже на таком могучем боевом скакуне пробиваться сквозь толпу дело непростое, но разозлившийся от нападок на свой честный род и любимую сестру боярин упрямо рвался вперед, хлеща направо и налево плетью. Не ожидавшие такой развязки москвичи шарахнулись в разные стороны и только доведший-таки до греха людей расстрига, подобрав полы изодранного подрясника, бросился улепетывать. В два скачка догнав зачинщика, Никита принялся со всей богатырской силой и боярской щедростью лупцевать того семихвосткой, приговаривая при этом:
— Запорю, сукина сына!
— Зачем божьего человека мордуешь? — попробовал было вступиться за попа один из горожан, вывернувший из ближайшей телеги оглоблю.
Встав между всадником и охающим расстригой, он принялся размахивать своим орудием, не давая приблизиться к ним, но разъяренный Никита, недолго думая вскочил ногами на седло и спрыгнул с высоты на заступника, разом обезоружив и сбив того с ног.
Увидев такую развязку, одни горожане бросились разбегаться, другие попытались прийти на помощь своему собрату, но вокруг него стеной стали боевые холопы и ощетинились оружием.
— Где этот треклятый поп?! — ругался, на чем свет стоит Вельяминов, но тот, воспользовавшись всеобщим смятением, успел улизнуть.
— Ушел, — виновато отозвался Лукьян
— Так догоните!
— Прости, господин, только если мы его ловить станем, то кто будет обоз охранять, а ведь там супружница твоя, да сестрица, да дети малые!
— Тьфу, пропасть! — выругался Никита, но делать было нечего, и он отдал приказ двигаться дальше.
В усадьбе загодя предупрежденные о приезде хозяина холопы встретили их жарко натопленной баней, начисто выскобленными горницами и одуряющим запахом свежеприготовленных блюд и разносолов.
— Откушай, батюшка, поди, утомился в дороге, — низко кланяясь, приговаривала мать Лукьяна Агафья, подавая угощение на рушнике.
— Благодарствую, — отозвался боярин, — только теперь, пожалуй, недосуг. Вдруг, государь, в Кремль вызовет.
— Нет, кормилец, — помотала головой старушка. — Не вызовет. Он уж неделю как ускакал из Москвы-то!
— Куда?
— Да кто же его знает! Сели вместе с Михальским на коней, да и умчались.
— Ишь ты, а на кого столицу оставил?
— Известно на кого, — усмехнулся входящий в ворота Пушкарев. — На боярина Романова, конечно. Здрав будь, Никита свет Иванович! Примешь ли гостя незваного?
— Тебе, брат Анисим, завсегда рад, — распахнул объятия Вельяминов.