Азовский гамбит

— Напишу, — согласно кивнул Федор и, достав из-за пазухи подзорную трубку, принялся рассматривать турецкие галеры.

— Это что за чудо такое? — удивился любопытный Мишка.

— На, посмотри, — не стал жадничать Панин и дал побратиму посмотреть на приготовления врага.

— Ишь ты! — восхитился тот. — Хоть и мутно, а все равно рассмотреть можно! Глянь-ка, не иначе сам султан на каторге стоит. Вон какой пузатый и с бородищем лопатой.

— Вряд ли, — покачал головой приятель. — Султан Осман летами молод, телом сух и бороды отпустить не успел.

— А ты его, где видал? — округлил глаза Татаринов.

— Видать не видал, а слушать от знающих людей приходилось.

— Да? — с сомнением в голосе протянул казак, продолжая вертеть в руках подзорную трубу.

— За что купил, за то продаю.

— Слушай, — решился есаул, которому явно приглянулась диковина, — давай меняться? Я тебе за нее саблю дам сплошь золотом изукрашенную и драгоценными каменьями! Ну, там, конечно, парочку потерялось, но остальные все на месте…

— Нет, — покачал головой побратим.

— А к ней кинжал кривой в пару.

— Не могу, — попытался объяснить Федя, — это царский подарок!

— Ну что ты врешь все время! — не выдержал Мишка. — Ведь как есть, брешешь!

— Ей богу!

— Быть такого не может!

— Может. Он ее нам с Мишей Романовым подарил, когда мы рындами были, да тот в походы не ходит, вот мне и отдал!

— Это, с каким таким Романовым? Не тем ли, которого чуть царем не избрали?

— Ну да. Мы с ним давние друзья, да и женат он на Ефросинье, сестре моей названной.

— Жалко, так и скажи! Чего выдумывать?

— Вот что, — решительно заявил Панин. — При всех говорю, что коли меня убьют, то трубу эту — подарок царский, я Мишке Татаринову завещаю!

— Не торопись, — прервал его взволнованную речь Родилов, — успеешь еще поминальную грамоту составить.

Доктор Попел в отличие от своего командира на войну явился при полном параде. В кирасе поверх кожаного камзола, на голове широкополаяшляпа с пышным плюмажем, на ногах ботфорты, на поясе шпага, а в глазах огонь! Правда, забравшись на стену, он скоро обнаружил, что штурма пока не намечается, зато горячее южное солнышко печет так, что еще немного, и он изжарится внутри своих доспехов как в духовке.

— Глянь, иноземец-то тоже драться собрался, — посмеивались над ним казаки.

— А говорили, что он колдун!

— И что с того?

— Тю, я думал, он на турок порчу напустит или ураган поднимет…

— Петух вон тоже думал, да из него кулеш сварили!

— Господин доктор, — прервало шутки появление полковника Панина. — Я полагал, что ваше призвание лечить раны, а не наносить их?

— Увы, гер оберст, — отозвался Вацлав, — никто из здешних жителей, за исключением атамана не пожелал воспользоваться моим искусством. Но оставаться праздным, когда христианское войско собирается сразиться с мусульманами мне не позволяет совесть. Так что я предпочел одеть доспехи и встать в строй. Хотя, боюсь, прежде чем я убью хоть одного турка, меня свалит солнечный удар!

— И что же мешает вам их снять?

— Это не так просто, — пришлось признаться чеху. — Мне стоило больших усилий надеть их на себя, но вот самостоятельно разоблачиться у меня точно не получится.

— А где ваш помощник?

— Вы верно имеете в виду Фа…

— Да-да, именно, — поспешно перебил его Федор.

— Простите, кажется, я чуть не проболтался, — продолжил сконфуженный врач шепотом. — Но, знаете, я не могу ответить на ваш вопрос. С той самой поры как мы прибыли в крепость, стоит мне отвернуться, как она тут же исчезает, а появляется потом только вечером.

— Куда ж ее нелегкая носит?

— Я хотел вас спросить, потому что мне она не отвечает.

— Странно все это.

— И не говорите, герр оберст.

— Кстати, для врача у вас довольно недурные доспехи!

— Я не всегда был врачом, — немного грустно улыбнулся Вацек.

Увы, но решение посвятить себя медицине оказалось для молодого Попела во многом вынужденным. Прибыв вместе с доктором и его женушкой в Росток, бывший наемник поначалу пустился во все тяжкие. Все еще чувствовавшиеся себя виноватыми перед Вацлавом Кноринги представили его местному обществу как своего дальнего родственника и поселили у себя. Перед ним были открыт все двери, но он, к несчастью, сумел воспользоваться только теми, что вели в местные кабаки.

Живя на всем готовом, молодой человек сорил деньгами, волочился за дамами не тяжелого поведения, пил сам и угощал компанию таких же, как сам бездельников. Вскоре добропорядочные бюргеры перестали его принимать, справедливо опасаясь за репутацию своих жен и дочерей, но Попелу, казалось, не было до этого никакого дела. Он продолжал прожигать жизнь, пока в одном из трактиров не столкнулся лицом к лицу со своими бывшими сослуживцами.

— Ба, да это ведь наш Вацек! — недобро усмехнулся профос Кирх, поправляя перевязь со шпагой.

— Точно он, — поддакнул капрал Нильс. — Принаряжен, завит как гулящая девка, но все же это он.

— Простите господа, я вас не знаю! — попытался пойти в отказ Попел, но не тут-то было.