Б.Б. и др.

Шварц умер первый… Я наконец спросил: «Кто такой Шварц?» — «Вы его не знали?! Валерий Шварц — “широко известный в узких кругах”, вы не могли о нем не знать. Про него ходила масса легенд. Врун, жуткое трепло, фанфарон — и шикарные стихи. Поэт — как мы все представляем себе поэта». — «Не псевдоним, вы уверены? Была такая поэтесса Шварц, в Ленинграде…» — «Что значит “была”? Есть и сейчас. Не имеет к ней никакого отношения. Одно время говорил, что они были женаты, поженились, когда ей исполнилось двенадцать, но она запустила школу, и пришлось разойтись. Потом — что она его внебрачная дочь». — «По стилю напоминает одного тоже фантазера, моего знакомого…» — «Вы хотите сказать Рейна? Рейн Рейном, а это Шварц. Мы будем сейчас издавать его полное собрание. Вы меня не разыгрываете? Его знала каждая собака. Жил между Донецком, где родился, Берлином, куда женился, и Москвой, где тоже родился, тоже женился, которую абсолютно собой заморочил и под которой умер. Довольно бесславно, но все равно — как поэт».

Грузный Шварц съел свой запас за первые трое суток. Он провез под фуфайкой грелку с коньячным спиртом и устроил круглосуточный пир. Кормил-поил партнеров, которые, впрочем, ели-пили аккуратно. На четвертый день лежал вздыхал, к вечеру стал взывать: «Поднесите хоть стакан рассолу, если жидитесь на бокал золотого, как нива, ау!» Наутро встал голодный, был уверен, что все равно как: поделятся те с ним, или вообще отдадут свои ключи, или придется отнять у них силой — но сыт он, безусловно, будет. Его эгоизм был такой же наивный и сокрушительный и основанный на беззащитности окружающих, как у детей: при чем тут окружающие, когда вот — я! Если мне интересно, что в чужом письменном столе, в буфете, в блокноте — открываю ящики, дверцы, блокнот. Понравилась книжка на полке, лыжная шапочка на вешалке — тащу книжку, тырю за пазуху шапочку. Спросил на банкете у соседа: «Вы крабы любите?» — «Люблю». — «Я — обожаю», — и вывернул себе на тарелку всю горку с блюда. Никто не знает, что там на даче произошло, слух был, что в какую-то минуту он полез драться и в перепалке ударился об угол холодильника — потерял сознание, а когда пришел в себя, было уже не до еды. Математик и Б.Б., друг с другом не разговаривая, вынули из его холодильника все полочки и решетки и поместили в полусидячем виде тело.

Эгоизм математика брал безукоризненной целеустремленностью. Если он выделял время для чтения с часу до пяти, то с часу до пяти могла, подавившись чаем, задохнуться его мать, истечь кровью, порезавшись, дочь — он запирался в кабинете на ключ и дверь не открывал ни на стук, ни на плач, ни на взывание к его совести. Попав в набитый автобус, он на протяжении нескольких остановок по сантиметру — по дюйму прокладывал себе путь к ближайшему поручню, сжимал его ладонью, подтягивал тело, припадал плечом и наконец обвивал грудью, животом и ногами — хотя бы ему уже на следующей было выходить. Пойдя на эксперимент, он сделал ставку на аскезу, о которой, как и обо всем на свете, читал в специальных книгах с часу до пяти. Элементарно свел потребление пищи до трети ежедневного рациона, лежал на диване и выдумывал и решал все новые и новые теоремы и в ус не дул. Опять же по слухам, день на седьмой-восьмой у него по пути в уборную закружилась голова, схватился, падая, за шкаф, шкаф на него — и тем же макаром, что Шварц, он расположился в своем холодильнике — пополнив съестные запасы Б.Б.

Короче говоря, к концу тридцатого дня Б.Б. ждал Шахматова с упакованными в рюкзак книгами, рукописью монографии и шкатулкой с утроившейся суммой и имел провианта еще на день-другой. Оставив Шахматова разбираться с двумя телами, он не быстро, но и не медленно потопал на станцию и никогда, кто бы с ним об этой истории ни заговаривал, ее не подтверждал, но и не отрицал, а только отдавался таинственным мыслям. На его лице задумчивость сменялась тенью как бы и печали, как бы и улыбки…

«Было?» — окончив, спросил меня Андрей, произнося, как мне показалось, не без умысла: «Б-было?» И увидел на моем лице ровно это выражение — и не услышал ни звука.

* * *

В деревне событий нет, разве что НЛО прилетит в виде спектрально светящейся баранки, повисит над лесом, но про НЛО всем всё объяснили дети, для них это одиножды один один. Я снова и снова проигрывал, как кассету, визит Андрея, переводил из регистра в регистр, выделял то только историческую тональность, то эстетическую, то переписывал как сплошь юмористический скетч. Не то чтобы хотел что-то поменять, сказать иначе, это пропустить, а другое вставить. Но событий нет, дел — раз-два, земляничку пособирал, черничку, первых лисичек, почитал-почитал-почитал — и думай. Точней, пляши по кочкам, которые вылезают внутри головы.