Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

Но — и тут мы подходим к одной из базовых основ каббалы и хасидизма — для того, чтобы удостоиться открытия этой «подлинной реальности» и обрести подобные возможности, одних знаний в привычном понимании этого слова, на уровне интеллекта, недостаточно.

Можно просидеть всю жизнь над Торой, Талмудом и кабалистическими книгами, быть в глазах окружающих великим их знатоком, но если ты не пропустишь их «через сердце», не сумеешь исправить и очистить душу до нужной степени чистоты и альтруизма, то «истинная реальность» и возможность влиять на нее так и останутся для тебя закрытыми — подобно тому как теоретические знания о технике прыжка выше, чем на два метра, отнюдь не означают, что их обладатель сможет проделывать такие прыжки.

Нам трудно, практически невозможно проникнуть во внутренний мир Бешта и посмотреть на окружающее его глазами. И не только в силу существующего между нами временного разрыва, но и по целому ряду других причин. Если вести речь с точки зрения не рационалиста и атеиста, а религиозного человека, то такое проникновение невозможно, прежде всего, из-за той колоссальной духовной высоты, на которую он сумел подняться по сравнению, скажем так, со среднестатистическим обывателем любой эпохи.

И поскольку этот мир остается для нас закрытым, нам трудно, а для многих и невозможно поверить в реальность такого видения, и мы невольно начинаем выдвигать свои версии рассказов о Беште.

Легче всего, конечно, предположить, что он был обыкновенным профанатором, дурачащим легковерную публику своими вымыслами. Но как тогда объяснить то, что зачастую после встречи с ним в эти вымыслы начинали верить те, кто до этого категорически отрицал подобные его способности? И речь ведь идет не о десятке, не о сотнях, а о тысячах людей, которым Бешт оказал реальную помощь в том или ином деле, или которые подтверждали, что он и в самом деле с легкостью узнал о них нечто такое, что они пытались скрыть даже от самих себя.

Другая, сама собой напрашивающаяся версия объяснения феномена Бешта: он был настолько экзальтированной, и, возможно даже психически неуравновешенной натурой, что слышал голоса или был склонен к галлюцинациям и фантазиям, а его суеверные и невежественные современники принимали все это на веру.

При желании многие рассказы о чудесах, совершенных Бештом, можно истолковать в аллегорическом ключе — как своего рода притчи. К примеру, рассказ о том, как однажды зимой Бешт вместе с р. Барухом и своим верным кучером Алексеем ехали через лес, а мороз в тот день был такой сильный, что пробирал до костей. Чтобы согреться, Бешт дотронулся пальцем до одного из деревьев — и оно загорелось. Причем пылало так сильно, что кучер снял сапоги и просушил портянки.

После этого путники снова тронулись в путь, и р. Барух все время норовил оглянуться назад, чтобы посмотреть, что же стало с тем деревом, но Бешт запретил ему это делать[147].

Авторы замечательных комментариев к переводу «Шивхей Бешт» на русский Илья Лурье и Менахем Яглом считают, что в рассказе о горящем дереве поступки Бешта служат своего рода мистической притчей. В кабалистических и хасидских источниках горящее дерево нередко символизирует молящегося.

В раннехасидском этическом трактате Цваат га-Рабаш («Завещание рабби Исраэля Бааль Шем Това», Жолков, 1794), основанном на изречениях Бешта и Великого Магида из Межерича, говорится: «Прежде всего надлежит ему (хасиду) пробудить себя телесно, всею мощью своею, чтобы воссияла в нем крепость души его, как сказано в Зогаре: „Древо не горит, но ударят по нему — и воссияет оно“…»[148]

И, наконец, можно посмотреть на это и совсем по-другому — признать, что мы и в самом деле еще многого не знаем о мироздании и нам еще предстоит и открыть многое из того, «что и не снилось нашим мудрецам», но что уже было известно Бешту и другим еврейским праведникам и гениям Торы.

Такого «хасидского» взгляда на мир, кстати, придерживался великий еврейский писатель Исаак Башевис-Зингер (1902–1991), отец которого р. Пинхас Зингер был из хасидской семьи, а мать — из семьи «миснагдим», противников хасидизма. Сын писателя Исраэль Замир[149] в своей книге об отце вспоминает, как услышав очередную его тираду о переселении душ, возможности связи с потусторонним миром и т. п., он, будучи убежденным атеистом, решил поговорить с ним на эту тему.

«Я понял, что эти слова являются для него чем-то вроде символа веры, выражающие его убежденность, что высшие и низшие миры не отделены, а неразрывно связаны друг с другом, — пишет Замир в своей книге „Мой отец Башевис-Зингер“. — Рядом со мной шел человек, ноги которого ступали по асфальту ХХ века, но одновременно внутри него звучали некие неслышимые для всех остальных голоса.

— Ты и в самом деле веришь в существование потусторонних сил? — спросил я его во время нашей очередной прогулки по Нью-Йорку спустя примерно две недели после моего приезда.

Он улыбнулся.