Бабья погибель

— Верно, а до этих были десятки других, — он устало  улыбнулся. — Но только для них же было бы лучше  помереть до суда. Рэйнза сейчас в тюрьме небось переодевают;  придет он в себя немного и тоже поймет, что  лучше было бы сразу на тот свет. Ему бы надо было бабу пристрелить, а потом себя, и дело с концом. А теперь и  баба живая осталась — к Дине в то воскресенье приходила  чай пить, — и сам тоже живой. Одному Маки повезло. 

 — Жарко ему, наверно, сейчас... там, куда он попал, — вставил я, поскольку мне было кое-что известно  о достижениях покойного капрала. 

 — Точно, — заметил Теренс, сплевывая через перила  веранды. — Но это только легкий марш против того, что  ему досталось бы тут, если б он выжил.  

— Ну нет. Он бросил бы ее, да и забыл — как всех  прочих.  

— А вы Маки хорошо знали, сэр? — спросил Теренс,   

 — Он был зимой в Патиале, стоял в почетном карауле,  и мы с ним вместе ездили охотиться. По-моему, он  был веселый тип! 

 — Ну теперь ему только и будет веселья что с боку  на бок поворачиваться, — сказал Теренс. — Я и самого  Маки знал хорошо, да и других таких же навидался;  у меня глаз наметан. Он мог бросить ее и забыть, как вы  сказали, сэр, но он был грамотный человек, образованный,  и все свое образование на баб тратил. Язык у него  был подвешен, он с ними разговаривать умел и делал  с ними, что хотел. Но только в конце концов и разговоры  эти, и образование против него бы обернулись.

Я, может,  не умею объяснить понятнее, что я хочу сказать, но только  этот Маки был как две капли похож на одного типа,  которого я раньше знал, — тот шел по этой же дорожке,  да только дольше шел, и для него же хуже оказалось, что  дольше шел. Погодите, дайте-ка вспомнить. Ага, я тогда  в Черном Тиронском полку служил, а он к нам прямо из  Портсмута попал, по набору. Как его звали-то? Ларри...  Ларри Тай. Один человек из того набора сказал про него,  что вот, мол, джентльмена обрили, так Ларри чуть не  убил его за это. Крупный был мужчина, сильный, красивый,  — есть бабы, которым ничего больше и не надо;  но не все бабы таковы. А под этого Ларри все ложились  — в целом божьем мире не сыскать было такой  бабы, которая бы устояла перед ним. И он это отлично  знал.

Вот как Маки, которого теперь в аду поджаривают,  и завлекал он их ни для чего другого, кроме как для самого  гнусного распутства. Господь свидетель, не мне бы  говорить, я тоже сколько лет девок за нос водил; но когда  зло какое приключалось, я страсть как о том жалел;  и если видел по глазам по ихним, что девке или бабе уже  не до шуток, я всегда ноги в руки и — мама родная, прости  и заступись, ради твоей памяти воздерживаюсь. Но  этого Ларри, я думаю, не мать вскормила, а дьяволица;  он ни одной юбке проходу не давал. Прямо как будто  служба его была такая, как будто он на посту таком поставлен.  А солдат он был хороший.

Одна девка у него  была — самого полковника гувернантка (а Ларри-то простой  рядовой!), ее в казармах и не видали до него; еще  одна была горничной у майора, притом помолвлена; а  сколько у него было таких, о которых мы и не слыхали  никогда и только на Страшном суде узнаем! И такая уж  была его природа кобелиная, что всегда он цеплял самых    лучших — не то чтобы самых красивых, а вот таких, про  которых всякий на Библии готов поклясться, что у них  никаких этаких глупостей и в голове не может быть. Потому- то, заметьте, ему все и сходило. Раз или два бабы  совсем уж было брали его на крючок, но так и не поймали  ни разу, и только под конец ему это отыгралось. Он  со мной больше разговаривал, чем с другими, — считал,  что я из того же пекла нечистый, что и он, только грамоты  мне не хватает.

«Ну что, похоже разве, — бывало,  говорит, и голову гордо так держит, — похоже разве,  чтоб я когда-нибудь попался? Ведь в конечном-то счете,  что я собой представляю? Да ничего, говорит, рядовой,  ничтожество. А где же это видано, чтобы такие женщины,  с которыми я знаюсь, связывались с ничтожным рядовым?  Номер десять тысяч четыреста семь!»

 Говорит так,  а сам ухмыляется. Когда он нарочно не придуривался,  по его разговору сразу можно было догадаться, что он  действительно джентльмен.  

«Не пойму я тебя, — говорю я ему, — но только я  знаю, что душа у тебя, как у нечистого, и нам с тобой не  по дороге. Немножко побаловаться в свое удовольствие  — это я согласен, Ларри, но для тебя такое баловство  даже и не удовольствие. Не пойму я этого». 

 «Ты много чего не поймешь, — говорит он. — И я тебе  советую не судить тех, кто достойнее тебя». 

 «Достойнее! — говорю. — Господь с тобой, Ларри, что  ж тут такого достойного? Срам и позор, и ты еще в этом  убедишься».

  «Нет, ты не такой, как я», — говорит он и гордо вскидывает  голову. 

 «Благодарение святым, что не такой, говорю. Я если  и натворил чего, так сам же об этом жалею. Вот придет  твое времечко, говорю, попомнишь мои слова».