- Я за твое здоровье переживаю, а ты чушь всякую выдумываешь! – Мои руки крепко держали ее за плечи и пояс. – И даже если бы эти уроды… Если бы они… - у меня язык не поворачивался такое произнести. Это было кощунством для меня, что с ней могло б случиться такое. По моей вине. – Ты – всегда будешь неповторимой, идеальной, самой… Самой… - у меня реально не хватало слов выразить это все, объяснить. – Ты – лучшая, Бабочка. И ни один урод тебя пальцем не тронет. И даже если бы такое случилось – ты… - я прижал ее голову к своему плечу рукой и коснулся губами виска. – Ты самая-самая. Никогда не забывай этого и не выдумывай ничего, - раздраженный собственным, неясно откуда вылезшим косноязычием, рыкнул я.
Света приникла ко мне, словно каждой клеточкой пыталась прилипнуть. И глубоко вздохнула:
- Я тебя очень люблю. Очень-очень. Так боялась, что не успею этого сказать уже…
Так, судя по всему, разговора нам с ней не избежать. Да и потом, мы всегда с ней обо всем откровенно говорили. Возможно, и здесь хватит обходиться недомолвками.
- Бабочка, я знаю, что ты меня любишь, - наступив на горло самому себе, откашлялся я, продолжая ее обнимать и гладить по макушке. – Я же твой дядя. И единственный, кто у тебя остался…
Света застыла у меня в руках. Я почти наяву ощутил, как у нее что-то в голове «щелкнуло», и как упрямо дернулись ее плечи:
- Я люблю тебя по-другому. Не как дядю. Да и мы оба знаем, кто ты мне на самом деле, - вздернув подбородок, твердо заявила мне Света. – И я не маленькая, Сергей. Только что мы с тобой не куличи в песочнице лепили.
Несмотря на всю сложность и тягостность ситуации, мне захотелось ухмыльнуться.
Бабочка моя всегда готова была «с места в карьер» рвануть. Казалось бы: после такой ситуации, после такого стресса – другая бы скукожилась в уголке и выла бы в голос. А Бабочка со мной спорит, и соблазнить пытается.
Правда, понимал я, что и тут не обошлось без передоза адреналина. И возмущение, гнев – такой же способ снять этот передоз, как и рев или секс. Вряд ли она осознавала это, но интуитивно нашла способ выплеснуть эмоции. Я не мог и не собирался ей мешать:
- Бабочка, солнышко мое, - я покрепче обхватил ее голову. – Ты сейчас не совсем реально смотришь на все. То, что случилось, это огромный стресс. Да и до того… - я пытался подобрать слова, чтобы донести до нее все, что не раз уже обдумывал сам. – Я – все, что осталось от твоей семьи, единственный близкий человек, который о тебе заботился. И потому, нормально, что ты переносишь на меня все свои эмоции. Немного додумываешь то, чего нет. Боишься потерять и меня. Потому думаешь, что любишь по-другому, не так, как это было раньше…
Бабочка громко фыркнула. Но я больше обратил внимание на то, как она обхватила себя. И в ее теле снова начала зарождаться крупная дрожь.
- А ты тогда?! – с той же претензией и вызовом, потребовала ответа Света. – У тебя тоже стресс? Ты целовал меня! Ты так касался… Я знаю, что не выдумала и не нафантазировала себе все, что ты делал, что видела в твоих глазах!
Что я мог сказать в ответ на такие претензии?
Закрыв глаза, я глубоко вздохнул:
- Мой поступок не имеет оправдания, - честно признал я то, что думал. – Я не буду препятствовать и пойму, если успокоившись, ты решишь, что хочешь дальше жить с дедушкой и бабушкой.
На какое-то мгновение в комнате повисла тишина.
И вдруг Света возмущенно задохнулась:
- Ты! Ты, - она взмахнула руками, словно отталкивала меня. – Ты больной?! Или сам головой стукнулся где-то? Это ведь меня по голове ударили, а ты бред предлагаешь!
Бабочка снова фыркнула. И вдруг закашлялась, видимо, и поперхнувшись от возмущения. Встала с моих колен, запахивая кофту, которая все это время оставалась расстегнутой. И глянула на меня так, что я даже себя неловко почувствовал. Потому что не знал, что хочу больше: схватить ее в охапку, чтобы засунуть в ванну, и наконец-то согреть; убедить, как Света ошибается; или просто снова усадить ее на колени и, поддавшись дурному желанию, поцеловать.
- Так, - прерывая весь этот абсурд, в котором уже начал путаться, я и сам поднялся, опустил руку ей на плечо. – Ты сейчас идешь в ванную. И больше я ничего не хочу слушать, пока мы тебя не согреем и не покажем врачу…
- Зачем врач? – Бабочка как-то опустошенно передернула плечами. – Со мной все хорошо. А чай, ты прав, любимый, я хочу чая, - она обернулась и с вызовом глянула на меня через плечо. – Очень.
А я стоял и тупо смотрел на нее, оглушенный почти так же, как в тот момент, когда мне ее подруга позвонила, сообщить, что Свету украли.
Это было подло. Удар под дых.