Бабочка

Нет, она не отворачивалась, если я заходил в комнату, не отодвигалась, если садился на постель. Наоборот, старалась залезть ко мне на руки. И за эти дни немало часов проспала, лежа у меня на груди, в то время как мы оба старались делать вид, что из ее руки не торчит иголка с трубкой, по которой медленно стекают капли лекарства. Знаю, что вел себя непоследовательно и по-дурному, но у меня не было сил отстраняться, настаивая на том, что эпизод после ее возвращения был помешательством сознания. Я не мог отказать Свете в своем тепле, силе и поддержке. Своей любви, которую стоило бы запихнуть поглубже, по-хорошему. Не мог остаться за гранью отношения «любимого дяди». Я преступил эту черту тогда, и сейчас то и дело срывался, принимаясь покрывать поцелуями ее лицо, волосы, веки, когда у Бабочки держалась лихорадка. Я обнимал ее, позволяя полулежать, опираясь на меня, когда ее так мучил кашель, что Света задыхалась. Не мог просто потрепать ее по плечу, сказав: «ты поправишься» и довериться только медперсоналу. Честно говоря, хоть я сам ни черта не смыслил в медицине, мне казалось, что все эти люди в халатах ее угробят, если я не буду постоянно следить за ними и всем, что они делают Свете.

Вероятно, уже через пару часов этого наблюдения и врач, и медсестры были не прочь угробить меня самого. Но я платил им очень хорошие деньги, так что они терпели, хоть и выразительно косились в мою сторону.

Плевать я хотел на их взгляды.

У врача, кстати, была теория касательно молчания Светы. Он считал, что похищение и пребывание в руках Малого, пусть и настолько кратковременное, вполне могло спровоцировать сознание подростка замкнуться и стараться таким образом отгородиться от ужасов внешнего мира. Тем более после недавней смерти родителей. Чтобы защититься.

Не знаю, может он и был прав. Меня же сам факт этого молчания просто доканывал.

И будто этого всего было мало: началась другая чехарда. Пресс-секретарь СБУ обратилась ко мне с разрешения своего руководства и благоволения Мартыненко, с просьбой позволить журналюгам снять репортаж о «доблестной работе спецслужб, спасших мою бедную племянницу». Силовики хотели рекламы и высокого рейтинга в глазах общества. Ясное дело, я не мог отказать, после того, как Мартыненко мне помог. Только Свету снимать не позволил. Впрочем, журналисты вполне удовлетворились моим раздраженным рыком, что она болеет и видом врача, снующего по дому.

Как я уже упоминал, неделя у нас была кранты, какая неудачная.

Этот репортаж, который весь вечер крутили общегосударственные каналы, увидели родители Динки. И тут же принялись обрывать все телефоны в доме, угрожая мне страшными карами за то, что я «втянул девочку в бандитские разборки». Обещали подать апелляцию об опекунстве и забрать ее у меня. Ага, не на того скалились. Я их послал, неожиданно радуясь тому, что Света из-за своего молчания не отвечала на вызовы по мобильному. Хоть в глубине души не мог не признать – родители Дины были не так уж и неправы, обвиняя во всем этом меня.

Только этим дело не ограничилось. Наверное, чтоб совсем вытравить у меня остатки хоть какого-то положительного настроя и отношения к реальности, принялись звонить друзья Светы. Они даже порывались прийти, проведать ее. Но и врач запретил визиты, и сама Света написала им смс-ки, что пока не в состоянии общаться. Даже с Катей по телефону не поговорила, хоть и поблагодарила за ее поступок письменно. И если Катерина с Костей вполне этим удовлетворились, каждый день присылая сообщения с приветами, то Артем решил блеснуть «джентельменством».

Он прислал ей цветы курьером, пятнадцать кремовых роз с запиской.

Все по высшему разряду, как и положено. И придраться не к чему. Молодец парень, видно, что не продешевил, старался. Хотя мог бы приложить побольше фантазии и выяснить, что розы Света не особо любила. Но это мелочи, ладно. Именно такого отношения я, вроде бы, всегда планировал требовать от того, кто будет ухаживать за моей Бабочкой. А сейчас эти цветы вызвали у меня острый приступ непереносимости и раздражения.

Стиснув зубы, я отнес этот букет в свою комнату, которую Света отказалась покидать. Поставил на тумбочку, чтобы она видела. Передал ей записку, ни разу не глянув на содержание. Кремень, короче, а не мужик.

Этот букет мозолили глаза целый вечер и всю ночь, которую я спал урывками из-за скачков температуры у Светы. Но я его просто игнорировал. А утром – разбил вазу, еще и на цветы наступил.

Не специально. Вроде, вообще, и не думал о таком.

Тупо вышло. Не серьезно. Мелочно. Низко. Да и не собирался. Артем – ее ровесник, тот, на которого Бабочка и должна была обратить внимание, и я, вроде как, это ей и пытался донести своими действиями. Только почему-то несчастный букет мне конкретно мешал и, надевая пиджак, когда собирался на час смотаться в контору, я задел его рукой. Отскочил от брызг – прямо на цветы, растоптав большую часть.

Дурдом.