Бабочка в табакерке (СИ)

Ну, вот и долгожданное рабочее воскресенье. Однако, вместо ожидаемой радости, на меня напала какая-то тоска. Я пробовала и читать, и вязать, и даже включила телевизор, но всё валится у меня из рук. А по телевизору показывают сплошь безобразия, будто у меня в жизни их недостаточно. Нарушив собственное табу, я позвонила Олешке. Ничего интересного. У него дома жена. Видимо, они всё-таки помирились. Разговора, естественно, не получилось. Жена, если это была действительно она, что-то шушукала на ухо Олешке, и он задыхался своим ужасным рыдающим смехом. Почему так бывает: вроде всё должно быть прекрасно и нет повода ни для тревоги, ни для грусти, а настроение всё равно скатывается куда-то ниже нуля. Мысль тут же находит за что зацепиться, память услужливо подкидывает пару-тройку отвратительных эпизодов, и вот уже кажется, что жизнь не просто плоха, а плоха окончательно и бесповоротно. В таком унылом состоянии я шаталась из конца в конец коридора, когда услышала, как в дверях запасного выхода заскрежетали ключи. Таким партизанским способом в училище может прийти только директор. Зачем он так поступает? Ведь всё равно когда он станет открывать дверь своего кабинета, сработает сигнализация. Гораздо хуже, когда он уходит таким же образом. Поэтому, чтобы узнать, ушёл он или ещё нет, приходится выходить на улицу и смотреть, горит ли у него в кабинете свет. До чего он неприятный тип! Вроде не старый ещё, но какой-то обрюзгший, с сальными кучеряшками волос и прищуренными злобными глазками. Днём с сотрудниками он всегда изысканно вежлив, даже несколько высокопарен, но, когда поздно вечером он выползает из своего кабинета, от него можно ожидать любого хамства. Не далее, как в прошлое дежурство, он меня просто обескуражил и довёл до бешенства! Я всегда знала, что про меня сплетничают, люди не могут спокойно пройти мимо чужих неурядиц. Но одно дело — тётки предпенсионного возраста, и совсем другое — человек с высшим образованием, при должности, искренне считающий себя интеллигентом. То, что он мне сказал, просто немыслимо! Да ещё и увольнением угрожал. Вот пусть только попробует! И впредь не собираюсь мириться с его хамством. Если он позволяет себе такое поведение по отношению к подчинённым, пусть терпит, когда ему отвечают тем же. Хотя, если честно, более всего меня удивляет не он. Наша зав.хозяйством совершенно искренне мне советовала: «Вот будет у НЕГО хорошее настроение, ты перед НИМ извинись». «Вообще-то, это он должен передо мной извиняться!» — я сказала это настолько жёстко и уверенно, что сама себе удивилась. Она же лишь испуганно заморгала глазками, не представляя, что такое в принципе возможно и правильно.

Несмотря на весь мой боевой энтузиазм, мне совершенно не хочется встречаться с директором. Тем более, что в воскресенье с чёрного хода он пришёл на работу явно не чаи гонять. Ретировавшись в нашу понурую гардеробную каморку, я вооружилась спицами и принялась нервно довязывать свитер для мужа, который переделываю уже раз, наверное, в третий. Хандра угнездилась во мне ещё глубже и основательнее. Так горько всё в этой жизни! В такие минуты больше всего на свете хочется, чтобы тебя пожалел и утешил кто-то самый близкий. Как бы дотянуть до ночи? Муж придёт с работы где-то после полуночи. Он ночует со мной потому что, когда я на сутках, к нам домой едет моя мама присматривать за внуком и своим бывшим супругом, от которого, как она надеялась, она отвязалась двадцать лет назад, и Жене спать там просто негде.

Уже после девяти вечера в коридоре послышалось шарканье. Подумать только, совсем как старик, а ведь даже до пенсионного возраста ещё не «дорос». Неужели сейчас опять прицепится с какими-нибудь нотациями? Я с трудом подавила в себе желание спрятаться поглубже за вешалки, чтобы директор прошаркал мимо и удалился без лишних разговоров. Он почти проплыл мимо меня к выходу, но у самой двери всё-таки затормозил и, вперившись в меня мутным взглядом, начал речь:

— Елизавета Романовна! Я решил, что мы должны забыть давешний инцидент. Я хочу быть с Вами откровенным, и поэтому заявляю, что внутренне я не изменяю свою принципиальную позицию. И, тем не менее признаю, что форма и основания нашего с Вами конфликта были несколько чрезмерно освечены…