Бабочка в табакерке (СИ)

— Неужели ты веришь в предсказание старого кентавра?

— Ни секунды. По-моему, Давр просто выжил из ума. Оставим этот разговор, давай проведём наш последний день так, будто…

Хильге не успела договорить, раздался крик летящей высоко над процессией Антер. — Ворон! К вашей усадьбе летит Ворон!

Хильге стрелой взмыла в небо. Ворон охотится за Путником, он верит в предсказания и жаждет занять его место. Ну, нет уж, голубь сизокрылый! Вся кавалькада ринулась следом, но молоденьким жрицам с их ещё не оперившимися как следует крыльями невозможно угнаться за Хильге. Запряжённый кентавр тоже рванул вперёд, забыв, что за ним тащится повозка, тут же опрокинул её и сам повалился меж оглоблями страшно ругаясь и размахивая пустым бурдюком. Рыцарь успел спрыгнуть, но бежать пешим за кентаврами было

более чем нелепо.

— Не понимаю, — ворчал кентавр, выпутываясь из упряжи, — почему столько суеты из-за какого-то хворого оборванца?

— Это всё Давр! Пусть бы Ворон был воплощением Бога, раз ему так хочется. И она не помчалась бы сражаться за нелепую идею проклятого слепого старика. Господи! У неё даже оружия с собой нет.

Хильге неслась за врагом совершенно забыв о том, что у неё с собой лишь лёгкий церемониальный меч. Она бросилась на Ворона. Они бились высоко в небе над горами. Ворону было заметно тяжелее — перерубленное крыло не давало свободы манёвра. Хильге была молода, вынослива имела солидный размах крыльев, но её коротенький меч — всё равно что шпажонка школьника против кинжала опытного головореза. Внизу выли и бесновались от невозможности помочь кентавры. Антер была уже совсем близко. С одержимым негодяем — без церемоний! Вдвоём они быстро уладят его безо всякого оружия.

Антер не успела. Тяжёлый меч обрушился на жрицу и разрубил бы её пополам, если бы в этот момент она уже не падала вниз. Страшно, отчаянно закричала Антер. Ей не по силам оказалось подхватить тело подруги, чтобы оно не разбилось в лепёшку упав на скалы. Скалы? Хильге падала прямо на изваяние Бога на горе. Вот она задела крылом каменное крыло, рухнула на спину кентавра и мешком скатилась к его ногам, чудом не соскользнув с уступа дальше вниз. Каменная холка окрасилась в алый цвет, кровью забрызгались крылья и торс юноши. Проклятый Давр! Неужели так должно сбыться твоё пророчество? Ворон, не задерживаясь ни секунды, повернул к усадьбе. Его мало волновали преследовавшие его молодые жрицы.

Утреннее солнце, вынырнув из-за гряды, позолотило каменные крылья статуи, ринулось в глаза, ослепило, зажглось безудержным сиянием. Из этого сияния вылетела огромная, точно боевое копьё, стрела. Она пронзила чёрное крылатое тело, как булавка пронзает трепещущее тельце уродливой ночной бабочки. Крылатый юноша-кентавр опустил лук и осторожно попятился, боясь столкнуть с уступа изуродованное тело солнечнокрылой жрицы. Он нагнулся и, подняв её на руки, перебрался на тропу. Белокурые волосы лёгкими прядями спадали на лоб, огромные голубые глаза смотрели удивлённо и нежно, как у оленёнка. Он дохнул Хильге в лицо и осторожно поставил её на ноги. Она, кажется, вздохнула. Юноша провёл рукой по её золотистым волосам, по лицу стирая кровь, и Хильге открыла глаза.

В доме у Рыцаря умер Путник. Он сделал свой последний вдох с восходом солнца — Озили выполнила поручение. Она накрыла тело и вышла из комнаты. Всего на минуту, чтобы ополоснуть лицо от навернувшихся слёз. Когда она вернулась, в комнате остались лишь примятые простыни да недопитый стакан со странным пахучим отваром, которым снабдил её Давр.

***

Вернулся! Вернулся! Рэй вернулся! Сложилось так, что я не встретила его на вокзале — слишком поздно узнала, когда прибывает поезд. Чёрт бы побрал эту секретность. Муж почти вбежал в квартиру, занёс огромную сумку прямо в комнату и тогда только поднял на меня глаза. Я бросилась его обнимать. Он будто бы оттаивал, постепенно осознавая, что он наконец-то дома. Сын с визгом носился вокруг нас, то подбегал, норовя своими маленькими ручонками обнять нас обоих, то схватывал в охапку все свои обновы и требовал, чтобы отец немедленно всё посмотрел. И отец, конечно, смотрел. Смотрел на всё сразу и ровным счётом ничего не видел. С лица его никак не сходила маска напряжённого ожидания. Руки будто сами по себе хватали сынишку и прижимали к груди, и малыш сам прижимался к небритой щеке, но через секунду вырывался, чтобы вновь промчаться с воплями по квартире, потому что такая неуёмная радость требует какого-то ощутимого выхода. Я тоже металась как очумелая, то начинала вынимать вещи из сумки, то бежала в кухню помешивать греющуюся на плите еду. На самом деле мне хотелось так же как сыну прыгать и визжать от счастья, и залезть к мужу на ручки, и желательно с ногами, так, чтобы прижаться к нему каждой частичкой своего тела. Мы оба не могли дождаться, когда сынишку сморит сон, но он всё хихикал, выскакивал из кровати, норовя залезть к отцу на руки, нещадно топча его и пихая локтями. Его загоняли в постель, но он вылезал опять…

***