Бабочка во тьме

Я познал тайны вращающихся в бессолнечной извечной тьме чёрных миров, где разумные грибы дремлют в сверкающих садах и узнал тайное имя Хаоса.

Теперь вокруг нас собрались великие силы. Земля для них была лишь пылинкой. Я тоже был для них пылинкой, но вместе с тем походил на крохотный винтик в громадной машине, который кажется слишком маленьким, чтобы обращать на него внимание, но пока что необходим.

Там, в верхних комнатах дома, мы сошлись на некий шабаш; и среди нас был некто извне, чья кожа походила на живой и текучий чёрный металл, а глаза и лицо были слишком ужасны, чтобы на них смотреть. Это был могущественный и ужасающий посланник нашего наставника и владыки.

О да. Если дом, который-не-дом, качается сквозь всю вечность, словно часы на цепочке, то чья же рука держит эту цепочку? Это первородное могущество в средоточии времён, чьё истинное имя невозможно ни произнести, ни записать, но его скрывает имя Азатот.

Вот чему мы поклоняемся. Тому, по чьей прихоти мы — и вселенная целиком — обрели существование, хотя в любое мгновение он может просто сдуть прочь наши пылинки, если у него появится другая прихоть.

Ныне, после множества преобразований, превращений и изменений, среди нас появился один — заключительное звено цепочки бытия наших самостей — который, возможно, оказался бы достоин подняться вверх по цепи, на которой подвешен наш маятник и, в конце концов, появиться в центре Хаоса и там благоговейно пасть ниц перед первичным, бездумным богом.

Поэтому Чёрный Человек нашего шабаша, могущественный посланец, избрал из нашего числа одного собрата, буйноволосого и дикоглазого, взял его за руку и отвёл по бесконечной винтовой лестнице к предельному порталу — круглой стеклянной линзе, чтобы тот сдвинул закрывающую её завесу и взглянул прямо в лицо Азатоту, восседающему на своём нечестивом престоле.

Все мы возопили в благоговейном ужасе и изрекли тайные славословия на языках, что никогда не звучат на Земле.

Но этого не произошло. Он не возвысился, по крайней мере, не полностью. Может быть, наш собрат оказался неготов, несмотря на всю свою силу и знания. Может быть, он не совсем отбросил свою человечность и поэтому его тяготила надежда или совесть. Или, быть может, его разум просто сломался, как хилая тростинка.

Как бы там ни было, он бросился прочь, пробежал через дом с безумными воплями, выскочил в парадную дверь на склон холма в 1964 год, где безуспешно попытался отговорить одного двенадцатилетнего мальчика идти туда, куда тот направлялся вместе с братом. Когда такое случилось, все мы в ужасе и смятении разбежались, уверенные, что Посланник обрушит на нас свой гнев. Но нам не стоило тревожиться, ибо те, кто сумел заметить, говорили, что выражение на его лице было удовлетворённым, словно бы он завершил важный урок.

V

Да, я какое-то время прокуковал в том сумасшедшем доме. Когда я с воплем сбежал по склону, после того, как мальчик постарше несколько раз врезал мне по голове веткой, после того, как я в неистовстве выскочил на шоссе и меня сшиб грузовик, то попал сначала в госпиталь, затем кое-куда ещё, когда пытался им рассказать, что я и есть Томас Брукс, который давным-давно исчез на том холме. Но, разумеется, это не было давным-давно. Это был 1964 год и Томми Брукс, двенадцати лет от роду, пока что даже не пропадал, хотя через несколько дней должен был. Когда он исчез, полицию очень заинтересовало то, что я рассказываю, но они с врачами не вытянули из меня ничего, что могли бы понять или поверить.