Баффетт. Биография самого известного инвестора в мире

Баффетт вспоминает: «С этим парнем мне предстояло сидеть в одном окопе, и ошибиться с выбором было нельзя. Вопрос был в том, кто обладает всеми необходимыми для этого качествами. Этот человек должен был вести дела так, чтобы мне ни на секунду не пришлось беспокоиться о том, что фирма попадет в сомнительное положение или вовсе вылетит из бизнеса. Когда я говорил с кандидатами, у меня в голове возникали те же вопросы, как если бы я решал, кого назначить доверенным лицом в своем завещании или за кого выдать замуж дочь. Мне нужен был человек, который сумеет разобраться, какие решения предоставлять мне, а что можно решить в рабочем порядке. Он должен был сообщать мне все плохие новости, потому что хорошие доходят и сами. Я хотел быть в курсе всего плохого, как только оно случалось, чтобы можно было успеть отреагировать. Мне нужен был этичный человек, который не приставит мне к голове пистолет, зная, что я не могу его уволить»[894].

Баффетт выяснил, что все кандидаты, кроме одного, считают, что директором должен стать Дерик Моган, который три недели назад вернулся из Азии, где управлял подразделением Salomon[895]. Сорокатрехлетний Моган к этому моменту возглавлял отдел инвестиционного банкинга. Он не был трейдером и был британцем, так что меньше всего походил на Мозера или кого бы то ни было из торговой братии Salomon. Его считали этичным человеком, обладающим здравым смыслом. Из-за «Покера лжецов» общественность считала, что в Salomon полно людей, которые на завтрак объедаются чизбургерами с луком, а с их мониторов свисают трусы стриптизерш[896]. Salomon, как писал Льюис, больше походила не на фирму, а на гнездилище порока[897]. Моган, однако, был образцом достойного, безупречного англичанина. Поскольку последние несколько лет он провел в Токио, вероятность того, что он окажется запятнан аукционным скандалом, была ничтожно мала.

Из всех достоинств Могана, возможно, самым ценным была его удаленность от места преступления. В Salomon, краю длинных ножей, у всех других кандидатов были враги. Могана, в свою очередь, уважали в фирме, хотя никто не знал его достаточно хорошо. Как сказал один из военачальников, почти все проголосовали за Могана, потому что «лучше выбрать того, кого не знаешь, чем того, кого считаешь плохим кандидатом».

Когда Баффетт спросил Могана, кто должен возглавить Salomon, он ответил ловко: «Боюсь, вы придете к выводу, что это я»[898].

Помимо прочего, в персоне Могана Уоррена привлекли две вещи. Во-первых, Моган не просил его о защите от судебного преследования. Во-вторых, Баффетт, как бы ему ни было неприятно это признавать, не любил платить людям, так что на него произвел сильное впечатление тот факт, что Моган даже не спросил о своем жаловании.

Могана и еще двух кандидатов пригласили на следующий день на заседание совета директоров. После обеда Баффетта встретили арбы, «со всей страстью и логикой» умолявшие не увольнять Мериуэзера. Баффетт понимал, что если Дж. М. уйдет, существует риск, что за ним последуют и его арбы[899]. Таким образом, без Мериуэзера основной источник прибыли Salomon иссякнет, а инвестиции Баффетта в Salomon подешевеют еще сильнее. Мериуэзер не хотел уходить в отставку и долго разговаривал об этом с Баффеттом. Уоррен начал колебаться. Он сосредоточился на том, что Мериуэзер прямо сообщил о проблеме, как только узнал о ней.

«Выслушав его, я не стал настаивать на отставке. Насколько я понимал тогда – и считаю так до сих пор – когда он узнал о махинациях подчиненного, сразу же пошел к своему начальству и юрисконсульту, чтобы доложить о произошедшем. Мне казалось, что именно начальству и главному юрисконсульту фирмы следовало принять меры. Но никто не настаивал на отставке главного юрисконсульта», – вспоминает Баффетт.

Но в конце концов Мериуэзер передумал и сказал, что оказался в безвыходном положении и действительно должен покинуть Salomon.

Но на следующий день, в воскресенье 18 августа, покоя не было никому.

Казначейство объявило, что Salomon запрещено участвовать в его аукционах, как в интересах клиентов, так и в своих собственных Salomon получило пулю в лоб.

«Мы поняли, что вылетим из бизнеса даже не из-за экономических потерь. Мы вылетим потому, что газеты по всему миру выйдут с заголовками вроде: “Казначейство – Salomon: сдохни”. Это означало, что в ответ на изгнание старого руководства и назначение нового последует чрезвычайное неодобрение, которое по времени удивительно точно совпадет с первыми действиями новых управляющих», – говорит Баффетт.

Члены совета директоров наблюдали, как их состояние испаряется у них на глазах. На Salomon должен был обрушиться новый шквал судебных исков. Баффетт казался спокойным, но решительным. К нему пришло осознание: Гутфройнда выперли за то, что он создал весь этот кошмар. Теперь на краю стоял он, Уоррен Баффетт. Ему предстояло управлять не спасением бизнеса, а вести зомби Salomon через ночь живых мертвецов. И это его никак не устраивало.