Багдад до востребования

– К чему привела поспешность – итог нагляден. Между тем центральная фигура – Посувалюк, без которой начинание, точно обесточенный робот, как бы не принимается в расчет. Дескать, озвучь «почтальон» компромат – да, несомненно убедительный – посол полезет в открытую пасть, не задумываясь. Можно подумать, что о добровольном заклании, кстати, вполне вероятном, всю жизнь бредил. Разумеется… послание к нему аргументировано – крепкий психолог основательно все замешал, но он выпускник западной школы, с русским менталитетом почти не знаком. Стало быть, мог перепутать как размер, так и тональность. И… – Биренбойм забарабанил пальцами по столу, – при нынешних обстоятельствах я бы передоверил бы вашему спецу…

– Исключено, – воспротивился Фурсов. – Сверхсекретная операция – не кружок полемистов. Утечка – вот наш главный оппонент, опаснее «Мухабарата»! В таком деле лишнее слово – провал, вы же растягиваете круг посвященных, словно эспандер. Технарь, психиатр – куда ни шло. Кто объект, им знать необязательно. А психолог – увольте! Куда его деть потом?

– Ну, «живую шифровку» вы же придумали, – привел довод Биренбойм, ухмыляясь.

Фурсов потупился, замкнулся, то ли обезоруженный аргументом, то ли, наоборот, спешно подыскивая нежданной персоне нон-грата склеп-одиночку. Но вскоре распрямился и, выждав, когда официантка очистит соседний столик, со сдержанной благожелательностью молвил:

– Все усложняется. Однако, следует признать, не без пользы для дела, так что грех не согласиться. Вместе с тем время обсудить гарантии…

– Не торопитесь соглашаться, коллега, – воспротивился «Реактивный Дорон». – Не нам с вами решать… – Биренбойм запрокинул голову, указывая глазами в потолок. – А получив карт-бланш, в том числе поговорим и о закладных. Меня они беспокоят не меньше вашего.

– Нет уж, – запротестовал порученец деликатных дел, – предварительное условие: о новом покровителе проекта Иерусалим, тем более, Вашингтон знать не могут. Раскроете – за жизни Розенберга и координатора не дам и ломанного гроша. За нескольких прочих тоже…

Биренбойм неприятно повел губами, хмыкнул. В некоей экспрессии растопырил ладони, быстро взглянул на них, вернул руки на поверхность стола.

– Потрудитесь для начала координатора арестовать… – В пустых глазах Биренбойма мелькнула издевка. – Но в одном вы правы: назови я новоявленного партнера, кем он есть на самом деле – заговорщиком, подрывающим устои собственного государства, в чем ни на йоту не сомневаюсь, в лучшем случае, иракский почин загонят в бокс для испытаний. В худшем – выставят меня за профнепригодность. Вместе с тем и утаивать – безумие: в случае провала не сносить мне головы… – «Золотой Дорон» задумался.

– Не в вашей ситуации перебирать, – отослал к неким реалиям Фурсов. – Не столь вам лично, как Израилю в целом.

Биренбойм резко встал, давая знать, что повестка дня исчерпана.

– Поставим-ка в нашей шпионской смычке точку, – убывающий протянул руку, но вдруг дополнил: – Нет, точку с запятой. Сообщите куда и как переправить ответ.

– Прежний номер, но не позже пяти утра шестого. Принципиальное согласие: «Роза выходит замуж». Ответ «Да что ты!» – наша готовность провести встречу экспертов в Берлине. – Провожая Биренбойма в сектор регистрации, Фурсов оговорил прочие кодовые сигналы.

На борту лайнера «Берлин–Мюнхен» «Золотой Дорон» все пятьдесят минут полета, судя по прикрытым глазам, будто бы дремал. Между тем его осунувшееся лицо передавало испытываемые наяву эмоции: от гримас боли, разочарования до – простодушной улыбки. Перекличку ощущений, оказалось, навеял неуместный для столь дискретного форума вопрос, заданный московским эмиссаром при расставании: «Как удалось изучить русский так глубоко? Учитывая акцент, он ведь для вас неродной». Скорый ответ Биренбойма «Иосиф Виссарионович помогал» сбил провожающего с толку, несколько секунд тот учащенно хлопал ресницами. Дабы внести ясность, что сказанное – шутка, Биренбойм даже похлопал москвича по плечу.

Пригревшись в самолетном кресле, Дорон задумался, собственно, почему отлуп он облек в образ Сталина, отлично зная, что и в космосе подсознательного всему есть объяснение. Вскоре вспомнил: Сталин красовался на обложке каждой школьной тетрадки, по крайней мере, пока он учился в советской школе с 1940 по 1946 год.

Далее Биренбойм растекся воспоминаниями, чего себе, как правило, не позволял, родившись замшелым, живущим одним настоящим прагматиком. Прошлое – лишь архив для редких, не всегда полезных ссылок, считал он, источником вдохновения, тем более, плацдармом для будущего служить не может.