Багряная песнь (СИ)

Они, стоявшие за дверью, теперь прислушивались к каждому его слову – и они же наказывали за попытки противиться, за нежелание стать таким же. Слиться с их проклятым роем. Голову жалило навязчивым гулом, густой вибрацией, заглушающей любую здравую мысль. Низкие текучие ноты без ритма.

– Когда оно в твоей крови, ты сходишь с ума. Оно общается. Обещает тебе все. Такую силу, о какой ты и не мечтал, – Майрон тяжело вздохнул, потирая виски пока еще здоровой рукой, но это не избавило от путаницы в мыслях и боли. – И… стирает тебя. В порошок. Все, чем ты был. А потом растет из тебя, пока не умрешь. Разрывает изнутри. Я слышу эту песню у себя в разуме. Шепот за закрытой дверью, который скребется ко мне. Мы… они… они и есть каранглир. Один разум. Одна кровь. В голове… все противится, когда я говорю, что этот камень нужно уничтожить. Я помню только твои слова, что ты ему не верил. Значит, так и было правильно.

Мелькор зашипел сквозь зубы и принялся отрывисто расхаживать по комнате взад-вперед. Глаза у него разгорелись огнем от ярости.

«Прости меня».

Все же при виде него – такого – у него осталось, чему болеть. Осталось, за что чувствовать себя… даже и виноватым.

Майрон встряхнул головой, когда виски снова сдавило вспышкой гудящей боли, а рассудок скрутило темнотой: воющим шквалом дикого хохота и звериного рева.

«Оставьте меня в покое! Я вам не принадлежу!»

Краем глаза он успел заметить, как Мелькор сделал к нему шаг, приподняв руку – и тут же отступил, словно одернув себя, что не должен прикасаться.

«Молодец. Все правильно».

Тьма в рассудке слегка отступила, и он постарался этим воспользоваться – будто пробежать через поле, пока лучники готовятся дать следующий залп, поэтому заговорил отрывисто и быстро, отбрасывая всякую сентиментальность. Сосредотачивался на самом важном, что должен услышать Мелькор, пока в разум не вернулась ревущая свора.

– Я должен попросить тебя об одном, – на этот раз голос звучал твердо. Он смотрел Мелькору в глаза, золотые от злости. – Созови их своей волей, потому что можешь. Даже крыс. И убей нас всех, без остатка. По-настоящему. Эта болезнь, эта скверна – поражает дух. Меняй фана – все равно останется. Меня убей последним. Сам. Когда убедишься, что больше не осталось ничего и никого.

Мелькор как окаменел, слушая его – даже не моргал, не шевелился. Просто смотрел, будто змея перед броском, напрягся всем телом. Как бывало за секунду до того, как он мог выплеснуть такие потоки гнева, что смели бы города. И выплюнул, броско и холодно, одно-единственное слово:

– Нет.

Майрон не стал подавлять вздох.

«Конечно, он упрямится. Чего я ждал?»

– Да, – прозвучало металлически непреклонно. – Я не верю в исцеление. Не вижу пути. Поэтому убей нас всех, без остатка. Что делать с майар – знаешь. Запрети всем заходить в Хабр и Фелуруш, и на территории поблизости. Закрой рудники. И что бы ни случилось – не смей трогать каранглир. Ты обязан остаться здоровым.

Он не дрогнул и не удивился, когда все накопленное Мелькором за время их разговора рвануло с силой лавины. Мелькор чеканил слова с такой вызывающей яростью, что будь они материальны – оставили бы выжженные следы даже на камне.

– Я понял, Майрон. Хочешь залечь на дно, в дыру, отползти умирать, как обреченный, пока я разгребаю все, что тут произошло?! Вот этого?

Он ничего ему не ответил. Только чуть-чуть улыбнулся.

«Не сердись, душа моя».

И увидел, как Мелькор будто бы разом растерял весь гнев. Сдулся. Прикрыл глаза, массируя их кончиками пальцев. Опустил руки в нерешительности, и Майрон вновь поймал взглядом это его оборванное на середине, такое привычное движение – первый шаг навстречу перед объятиями.

Он не торопил его.

Мелькор обхватил себя ладонями за локти, задумчиво куснул губу. Походил взад-вперед, между постелью и рабочим столом, бездумно глядя по сторонам тем взглядом, когда ничего не видишь, слишком сосредоточенный на собственных мыслях.

А когда выдохнул, повернулся к нему и заговорил, голос звучал убийственно спокойно.

– Хорошо. Возвращайся и делай то, что должен. А я сделаю то, что должен. Но умрешь – сам тебя достану из небытия, чтобы убить.

В огромной пещере под Фелурушем было темно. Единственный свет, пронзительно-багряный, как красные звезды, они принесли с собой.

Они были уверены, что балрог никуда не делся. Остальные жили дальше и глубже, или наверняка покинули свои расселины, торопясь пожаловаться королю, но самый упрямый, Лунгортин – остался.

Энгвар чувствовал его присутствие. Чужак в их владениях, огромная сладкая жизнь, дышащая такой мощью, что ее высвобождение подарило бы каранглиру невиданные доселе скорость расти и власть поглощать. Они бы разрезали его фэа на маленькие кусочки, пропитали им кристалл, а затем собрали обратно, прекрасное чучело в оболочке балрога.

Средоточие мощи, способной одолеть и… нет, больше не Аран Эндор.

Мелькора.