Багровая книга

   Этот обоз с привязанными к лошадям евреями ужасал многих прохожих, а иных это зрелище забавляло до хохота.

   Лишь на самом конце Кирилловской улицы верховые были остановлены проезжавшим офицером.

   Он распорядился немедленно освободить евреев.

   На вопрос его:

   -- Как ты смеешь задерживать и так поступать с людьми?

   Один из солдат добродушно ответил:

   -- Мы не здешние, дороги не знаем.

   -- Так что же?

   -- Да начальник обоза, который остался еще на несколько часов в городе, сказал: -- Задержите пару жидов, они вам укажут дорогу.

11

Миска с кровью

   События в этом доме, на Кузнечной 59,-- рассказывает Гуревич,-- кажется превосходят все, что происходило в эти страшные дни в Киеве. По 10, по 20 человек чеченцев, по преимуществу из Волчанского отряда, несколько раз производили налеты на этот дом.

   Грабили, вымогали, -- как водится.

   233

   Если сумма не удовлетворяла, утонченно пытали, били, истязали.

   Сам Гуревич, оставшись без денег, без вещей, без белья, одежды и ботинок,-- боясь расправы в случае нового налета, выбежал из своей квартиры во двор.

   Спрятался в клозет.

   В квартирах, коридорах творилось нечто ужасное, до Гуревича доносились крики избиваемых людей, звериный вой грабителей-убийц, плач детей. Как потом выяснилось, в квартире, где проживал свидетель, творились кошмары.

   Волчанцы грабили, ломали, рвали.

   Смертно били -- у кого ничего не было.

   Хозяина мучили.

   -- Деньги, деньги!-- вопили озверело.

   Рубили его шашками до тех пор, пока он в беспамятстве не свалился на пол в лужу своей крови.

   Там жила девушка- курсистка.

   Схватили ее, чтобы изнасиловать.

   Насильник все пытался совершить насилие тут же -- возле валяющегося в крови хозяина. Завязавшаяся борьба, сопротивление жертвы, не давали ему возможности выполнить все с желательным для него эффектом.

   Тогда он оттащил свою жертву в соседнюю комнату.

   Ему на помощь пришли другие.

   ...и насилие было совершено на глазах у обезумевших квартирантов...

   Сестра свидетеля была избита до беспамятства.

   Избиты были и все оказавшиеся в квартире евреи: мужчины, женщины и дети. Над детьми издевались не менее, чем над взрослыми.

   Все достигало слуха свидетеля.

   Из всех квартир.

   Стоны, крики, ругательства, выстрелы, вопли детей, звуки ударов,-- целый адский хаос звуков достигал его страшного убежища.

   Каждую минуту он ждал, что его откроют.

   Несколько раз уже пьяный от крови и вина солдат рвал дверь клозета, полагая, что там сидит кто-то из товарищей.

   -- Отворяй, черт!..

   И отборно ругался.

   В промежутках между стонами раненых и избиваемых людей до свидетеля доносилась...

   ...песня...

   Это офицер, стоявший во главе отряда, расхаживал по двору в сопровождении сестры милосердия и мирно беседовал с нею о Кавказе. Беседу он сопровождал пением

   234

   "Яблочка". Эта псенка -- самое страшное впечатление свидетеля...

   Ее он не может забыть.

   Он сходит он нее с ума, ночью она не дает ему спать, звенит в ночной тьме.

   Когда стоны и крики стали стихать, оборвалась и песня офицера.

   Свидетель услышал команду:

   -- Принесите миску воды, пусть молодцы обмоют руки.

   Принесли миску воды.

   Вышли во двор солдаты и стали смывать руки.

   Еще один выстрел... для страха.

   Они ушли.

   Перед уходом офицер распорядился:

   -- Никто не смеет из этого дома звать на помощь раненым или сообщать в охрану. А то вернемся... со всеми расправимся!

   И еще прибавил:

   -- Не сметь выходить до 6 часов утра!

   После двухчасового сидения в ужасном месте свидетель вышел. Во дворе ему прежде всего бросилась в глаза миска с кровью.

   Вошел в квартиру.

   ...Все разрушено...

   В луже крови стонет хозяин.

   В соседней комнате лежит с остановившимся взглядом девушка-курсистка.

   Всю ночь промучился хозяин.

   Утром умер.

12

3 дня

   ...Передать все пережитое в эти страшные дни,-- говорит свидетель,-- сейчас, когда раны еще сочатся кровью, и кошмар пережитого давит душу,-- нелегко. Тем не менее, попытаюсь вкратце изложить все то, что довелось пережить. Дом наш находится на углу Большой Васильковской и Жилянской улиц. Почти весь этот громадный дом, за исключением нескольких квартир, заселен евреями. Все магазины, помещающиеся в первом этаже, как по Васильковской, так и по Жилянской, за исключением бакалейной лавки и парикмахерской, принадлежат евреям. Немногие христиане, живущие в доме, обычно ничем не проявляли своей неприязни, были даже в дружеских отношениях с евреями. Но я уверен, что при искреннем их желании защитить своих соседей от

   235

   погрома, они могли бы это сделать,-- как это имело место в других домах. Но наши соседи-христиане даже как будто проявляли скрытое злорадство по поводу всего на их глазах происходившего.

   1-го октября началась канонада.

   Многие стали прятаться в подвал, чтобы спастись от снарядов, все время свистевших над городом.

   Мы находились в сфере огня.

   Мимо нашего дома, находившегося по пути следования войск на вокзал и в сторону Демиевки, то и дело проходили солдаты отрядами и в одиночку. Снаряды так и жужжали над нашими головами. И по проходившим военным мы гадали о происходящем в городе:

   -- В чьих руках город... кто побеждает в этой кровавой распре?