Багровый папоротник

В эту долю секунды молюсь, чтобы лампы не загорелись, ведь тогда каждое произнесенное слово — чистая правда. Вирус существует, одичалые прокаженные на самом деле зараженные, и отряд покупателя внутри лепрозория. Что будет, когда истина всплывет на поверхность? Война?

Комната заливается ярким дневным светом, ослепляющим глаза, и я закрываюсь рукой.

— Вот черт! — восклицает Крис.

Далее следует поток мужских ругательств, изредка сопровождающийся вставками цензурных слов, из которых предельно ясно понимаю, что у нас проблемы.

Да, есть час перед рассветом, именуемый «часом волка», когда люди принимают страшные решения, за которые расплачиваются жизнью. Зои говорила, что это время между четырьмя и пятью утра, когда грешник особенно терзается совестью, варясь в ядовитом соку. Для кого-то роковой час наступает с первыми лучами солнца, а для моей веры в светлое будущее оказалось достаточно лампы, чтобы развалиться на части, подсказывая очевидный ответ: свет горит, послание кровью не врет. Попытки оправдать Капитолий провалились с треском. Ведь нельзя оправдать чудовище, породившее чудовище.

И теперь главный вопрос: смогу ли я стать персональным «часом волка» для своей страны?

Глава 14. Делирий

Лепрозорий строился на болотах и костях. Об этом я узнала, пока шли утомительно долгой дорогой от Джастифай-сити до кукурузного поля. Шутки у близнецов закончились, Присцилла не пускала яд, и мне было необходимо отвлечься, чтобы вязкая, прилипающая к телу тишина не сводила с ума, а мысли оставались светлыми. Стала упрашивать ученых, чтобы пересказали известные байки о 20-ом. Джонатан фыркнул и отмахнулся, пробубнив, что я неугомонная. Крис шикнул, велев быть потише, и тогда повисла на руке у Зои и самым ласковым голоском попросила страшных историй.

— Ну, ладно, — улыбнулась.

Рассказ начался с будоражащего описания тел заключенных, которых согнали на стройку лепрозория. Невольники умирали каждый день десятками, не выдерживая жестких условий, в которых заставляли работать. Но кому какое дело, сколько отбросов общества умрет? Зои говорила, что мертвых было так много, что трупы приходилось вывозить на грузовых фурах. Ноги загнивали от болотной воды, а руки и плечи усеивали гематомы, образовавшиеся от ношения тяжестей. Запах от грузовиков с мертвецами можно было учуять даже на расстоянии.

Сказки, конечно, но слушала внимательно. Зои плавно перенесла мысли внутрь лепрозория, который снаружи казался непримечательным трехэтажным зданием идеальной кольцевой формы, а под ним скрывались катакомбы, уходящие глубоко под землю и разветвляющиеся, словно корень дерева.

— Наверное, это слухи, — неуверенно начала женщина, — но мне рассказывал знакомый, что тех, кто хоть раз видел расположение подземных коридоров, расстреливали во внутреннем дворе. Может, поэтому к строительству привлекли невольников.

Возражать не стала, ведь спорить с каждым часом становилось сложнее, аргументы казались вялыми и не вескими, а влияние мертвого района усиливалось с приближением лепрозория.

Всегда считала себя эмоционально устойчивой и не склонной к душевным излияниям. Оберегаю границы и не впускаю в потаенные уголки сердца, не желая показаться слабой или сентиментальной. Когда близкие заводят разговор про личное, шарахаюсь, как от огня, чтобы не испытывать неловкость. Но теперь все чаще ловлю мысль, что ощутила больший спектр эмоций за несколько суток, чем за всю жизнь, и отчего-то хочется говорить про то, о чем молчала. Думала, что боец, но, может, ошибаюсь, и в критической ситуации бравада испаряется, как капля воды на раскаленной сковороде.

Опускаю глаза на ладони и кручу перед носом, будто впервые вижу. Пристально разглядываю узор линий, гадая, какая отмеряет время. Монотонные голоса на заднем плане жужжат, как рой пчел, и почти поддаюсь порыву закрыть уши, но все стихает. Оказывается, мы разделились на группы, чтобы внимательнее осмотреть этажи, а я даже не заметила. Приступ внезапной рефлексии слишком увлек, вырвав из реальности. Что это: агония или предчувствие? Складываю руки на груди.

— Ты как? — Кайс смотрит исподлобья. — Порядок?

— Угу, — буркаю. — А ты?

— Угу.

Вот и поговорили. Стоим в одинаковой позе со скрещенными руками, разглядывая лес за грязным окном — одном из немногих, что выходит наружу. Дождь продолжает лить, и молнии освещают холодными бликами деревья и полупрозрачную защитную стену, почти смыкающуюся в купол. В каждую вспышку высматриваю розовое тело перевертыша.

Джейс и Крис поднялись на третий этаж. Близнецы спустились на первый, прихватив Циллу. Я же вместе с Кайсом и Блю остаюсь на втором с Марго и Джо в придачу.

После того, как зажегся свет, внутри все заныло неприятной тупой болью, и никак не могу заглушить ее. Даже теплая большая рука Кайса, накрывающая ладонь, не дарит успокоения.

— Разделимся. Я с Рокси и Джо осмотрим левое крыло, а вы — правое, — предлагает Феникс, обращаясь скорее к Блю. — Встречаемся возле лестницы.

— Ну, разумеется, — Марго с презрением щурится. — Как прикажете!