Байки. Часть 1

…Женька тоже был с подковыкой. Просто учить стихи ему было скучно, он их периодически модифицировал и наблюдал, заметит ли преподаватель. Вот и сейчас, когда ему досталось творение Сергея Есенина «Гой ты, Русь, моя родная», он выставил вперед ножку и с выражением начал…

— Гой ты, Русь, моя родная, хаты — в ризах образа...

Анна Ахматовна удовлетворенно закрыла глаза и начала вымахивать рукой ритм.

Женя тем временем, не снижая эмоционального накала и выразительности, подобрался к финалу.

— Если крикнет рать святая: «Брось ты Русь, живи в раю!» Я скажу: «Не надо рая...

— Садись, пять!

— …Я в Америку хочу!»

Анна Ахматовна широко распахнула глаза, остолбенела и спустя пару секунд закончила, держа лицо.

— С минусом!

* * *

Гранит знаний – он опасный. От него в лучшем случае крошатся зубы, а в худшем он сильно бьет в голову. Но это я теперь знаю, а в детстве я был маленький, настырный, но непостоянный...

И все время куда-то поступал и где-то учился...

И бросал. Причем бросать мне нравилось больше. Пожалуй, ради этого момента наполненности Свободой в момент «бросания» и поступал...

В итоге, 9 оставленных на растерзание другим студиозусам учебных заведений, из которых 4 – ВУЗы...

После 8-го класса, решив, что штурман речного пароходства – это самое то, что любят девушки, я сдал экзамен по математике (это, между прочим, подвиг, кто не догадывается) в речное училище. Форма опять же. Китель! Красота!

Но когда выяснилось, что к черной отутюженной форме прилагается двухъярусная панцирная кровать в казарме 5 дней в неделю, тумбочка дневального и стабильное битие физиономии старшекурсниками, в разуме наступило просветление в виде нецензурной фразы «данунах» и документы немедленно были переданы в (внимание) кулинарное училище! Оно попалось по пути домой...

От этого милого заведения у меня осталась память о мытье окон газетами и бессовестно слямзенный восковой муляж котлеты на восковом же кусочке хлеба. Кусочек, само собой, несколько раз подсовывался друзьям и некоторые опытные дантисты по следам зубов легко смогут выяснить, с кем я дружил в детстве.

Не судьба учиться по профилю Геннадия Хазанова взглянула на меня первого сентября. Она внимательно смотрела мне в лицо двенадцатью парами девичьих изучающих глаз и похихикивала. Двенадцать девок, а я один!!! А мне 15 лет! Нет. К такой войне я оказался не готов...

В школу, в школу...

Родители, имейте в виду: в 15 лет ребенок НЕ ПОНИМАЕТ, чего он хочет! Кого – иногда уже да, а чего – еще нет...

После 11 класса за неделю до экзаменов в ВУЗы я вдруг в книжке по астрологии прочитал, что конкретно из меня – длинного, нескладного меня с торчащими во все стороны усиками – вполне может получиться шикарный историк. И я сел и за семь дней прочел 11 учебников истории. Оказалось, что в школе эти учебники каким-то образом обходили меня стороной.

Узнал много нового, но оказалось, что зря...

Если на вопрос по Емельяну Пугачеву я еще что-то по картам и обрывкам «Капитанской дочки» рассказал, то второй вопрос совершенно меня ошарашил. В устах председателя комиссии – седого благообразного старикашки в толстенных очках – он звучал убийственно:

— По отношению к чему Новая Экономическая Политика была новой?

– Тю! – ответил я. – Конечно, по отношению к старой!!!

Председатель комиссии минимум полвека преподавал историю КПСС. Подозреваю, что он даже когда-то стоял рядом на броневике. Поэтому он по-гэбэшному прищурил на меня правый глаз и сказал дребезжащим, но твердым голосом:

— Молодой человек – шутник?!!! Ясно! ДВА!!!

Историком я не стал...

* * *

— Ну так что, год терять что ли? – вновь завела разговор мама через пару недель после того, как я завалил вступительный на Черниговский исторфак? – Ты бы сам чего хотел?

— Свободы и спокойствия, – хотел бы ответить я, но это было чревато какой-нибудь очередной нудотиной, и я просто прикинулся шлангом, – Что?!

— Вот ты бы куда хотел поступить?!

— А! На иняз, – я понимал, что в Чернигове кафедры нет, время для поступления уже ушло, а за год или ишак сдохнет, или…

— А сдашь немецкий?!

— Так я хочу на английский!

По-английски я знал с десяток слов, крохи, упавшие изо рта зубрившей сестры. А немецкий вообще терпеть не мог. Всю школу злился на Пашку Ткаченко, который меня убедил, что по-немецки говорить легче. Говорить-то, может и легче, а думать – нереально. Какое-то бесконечное лего.

— Ну, хорошо. Полетим в Красноярск. Договариваться. Там и факультет имеется, и жить есть где…

Блин. И мы полетели.

— Давайте так, – рассудительно предложила зав. кафедрой, выслушав дикое предложение мамы взять меня после всех экзаменов без знания языка на факультет, где девять человек на место, – У вашего сына есть июль и август, чтобы получить основы языка. Запишите телефон Эти Абрамовны – это наш древнейший и опытнейший педагог. Сейчас она уже почти не преподает, но учеников берет. Пускай э-э-э-э… Виталик позанимается у нее, а в конце сентября придете, я посмотрю, есть ли нам о чем говорить…

— Сентября? – удивилась мама.