Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

— А что главное? — не унимался Бонч-Бруевич.

— Философия, осмысление жизни.

— Что-то я не понимаю.

— Скажи, Боня, веришь ли ты в народную мудрость?

— Владимира Ильича? — простодушно переспросил тот.

— В широком философском смысле.

— Ну, конечно, верю.

— Вера — это догматизм и начетничество.

— Значит нельзя верить?

— Надо убедиться в ее достоверности на практике. Практика — критерий истины. Слышал?

— Да, а как это сделать?

— Видишь в углу веник?

— Вижу.

— Попробуй его сломать.

Бонч-Бруевич взял веник и, тужась, добросовестно попытался его повредить. Он кряхтел, краснел. Но все было напрасно.

— Видишь! — наставительно поднял вверх указательный палец Троцкий. — А теперь развяжи веник.

— Зачем?

— Действуй. Потом узнаешь, — взбодрил его Лев.

Бонч-Бруевич добросовестно исполнил просьбу старшего.

— А теперь ломай по прутику!

Юноша легко и без усилий принялся ломать разрозненные части веника.

— Получается! — восхитился он, с восторгом взирая на старшего товарища.

— Чем это вы занимаетесь? — оторвался от своих раздумий Владимир Ильич.

— Учу молодежь на жизненном опыте постигать философские истины.

— Какие же?

— Практика — критерий истины. Сила — в единстве.

— А зачем веник испортили?

— Целый веник не ломался. А по одному прутику — запросто, — сообщил Бонч-Бруевич.

— После постижения этой истины уже нельзя производить уборку.

— Ну да, — подтвердил Троцкий. — Инструментарий-то разломан.

— Можно убрать завтра, — подсказал Бонч-Бруевич.

— Можно. Только завтра будет очередь Феликса Эдмундовича. Ай да Лева! Ну, хитрован! Ха! Ха! Ха!

Владимир Ильич заливисто рассмеялся. А Троцкий широко развел руки. Что ж, мол, виноват. Исправлюсь.

Свобода

Наука философия — царица наук — зародилась, как известно, в теплых южных краях. Где-то в районе Индии. И это очень понятно — почему.

Сравните в историческое далеко жизнь человека южного, индуса, к примеру. И северного — ну, скажем, англичанина.

Индусу хорошо. В его краях круглый год — лето. Солнце, тепло, еда сама растет на деревьях. Руку поднял — и вот тебе: хочешь — банан, хочешь — финик, а хочешь — настоящий кокосовый орех.

И об одежде заботиться не надо — нацепил пальмовые ветки ниже пупка и вполне достаточно. И о жилище голова не болит — шалашик из веток соорудил и живи. Не жизнь — вечный праздник. Времени свободного полно, сиди в тенечке и рассуждай о вечном.

А вот у северного человека, нашего англичанина совсем по-другому. Природа ему не брат. Хочешь что-то от земли получить — так ее надо вскапывать, обихаживать. Урожай не только собирать, но и хранить зимой.

И шалашиком тут не обойдешься. Нужно или пещеру искать, или дом строить. Да еще костром тепло там создавать. А значит дрова заготавливать.

И одежду нужно не кое-какую, а теплую, удобную. А ее можно сшить только из шкуры зверя. А зверя надо найти и убить. И потом над шкурой потрудиться как следует.

В общем, нет у нашего северного человека никакого времени для раздумья о жизни. У него вся жизнь уходит на поддержание этой самой жизни. Набегается, устанет — и ему уже не до философии. Потому что и завтра такой же суматошный день предстоит и надо отдохнуть и выспаться.

Революционерам после ареста в тюрьмах показалось совсем и не плохо. Кормили три раза в день, белье меняли регулярно. Раз в неделю — баня. И никто не заставлял работать. А поселили всех вместе одной компанией.

От филеров убегать не надо. Прятаться, скрываться — тоже. Пропитание обеспечено. Крыша над головой есть. И при всем при том все время свободное.

И, конечно же, революционеры окунулись в философию.

Сколько людей билось над важнейшим философским вопросом: что было первым — яйцо или курица? А революционеры-посадочники расщелкали эту задачку в один миг. Конечно же, петух. Ведь без него курица произвела бы на свет бройлера, и весь куриный род благополучно бы вымер.

Или еще проблема — свобода. Это одна из составляющих светлого будущего. За нее революционеры и сражаются. А что такое свобода — не вполне понятно.

Человек свободен ходить голым по улице или пукать в общественном месте? Вполне свободен. Но он этого не делает, потому что есть правила, ограничения.

Но всякое ограничение свободы — это уже не свобода. А с другой стороны, полная свобода — это вседозволенность, анархия.

Спрашивается, где рамки? Где грань между свободой и несвободой? За что боремся-то? Вот такие сомнения наблюдались. И их удалось решить…

Владимир Ильич располагался на нижней шконке. Когда вставал с нее, он непременно нагибался, чтобы не стукнуться головой о верхнюю, которую занимал его соратник по борьбе Феликс Эдмундович Дзержинский.

И вот в раздумьях о свободе он забылся, встал как вольняшка — прямо — и, конечно же, стукнулся головой. Звонко так. Сокамерники даже решили, что раскололся грецкий орех. И тут к пролетарскому вождю пришло озарение.

Если бы он помнил и осознавал, что вставать следует в силу необходимости с наклоном, то он бы не ударился. В момент подъема он про необходимость наклона забыл. Поэтому и заработал шишак на голове. Все встало на свои места: свобода есть осознанная необходимость.