Как, какими путями мы приходим к Баху?
Популяризаторство — вот одно из ключевых понятий наших размышлений здесь. Некоторые люди, особенно профессиональные музыканты, категорически не приемлют «популяризаторство» Баха, понимая, в первую очередь, под ним «профанацию», отход от истинного искусства. Они будут с презрением относиться к любым попыткам играть баховские творения в стиле джаза. И осудят любые переложения клавира на гитару (или органа — на оркестр, как это делал Стоковский). И обратно.
Параллельной линией в обсуждении нашего вопроса, вынесенного в заголовок, идет другое понятие — «аутентизма», аутентичного исполнения музыки старых мастеров… И нашего Баха, в частности… А, может быть, даже и — в особенности! Так как именно Бах уделял (и это со всей очевидностью вытекает из его музыки, из его композиторского стиля!) громадное внимание именно «проблемам исполнения» (как бы сказали сейчас). Недаром Баха приглашали проверять качество вновь построенных органов — не сама музыка, ее содержание, стояли во главе этого вопроса, а именно — КАК ее будут исполнять, и КАК ее нужно исполнить, чтобы это было «угодно Всевышнему».
Отрицать наличие у Баха-композитора определенных замыслов относительно тонкостей исполнения своих произведений никак невозможно…., однако, увы, мы мало знаем о них. И здесь вновь, как во многих наших рассуждениях о музыке Баха, мы вынуждены рассматривать вопрос, по крайней мере, с двух позиций, диалектически.
Во-первых, с позиций знательности. Да, предположим, мы полностью знаем все тонкости композиторского замысла — как насчет содержания и смысла произведения, так и относительно его исполнения. Тогда мы — профессионалы. Мы диктуем всем остальным нашу волю, за которой незыблемым аргументом стоит наша посвященность. Наше знание. Именно ТАК нужно!, — говорим мы. И — никак иначе! И — не спорьте с нами! Мы — знаем. Знакомо вам это?! Превосходство компетентного мнения? Превосходство знатока над неспециалистом, просвященного над дилетантом? Посвященного над неофитом?
Обычному слушателю, простому смертному остается в такой ситуации только смиренно принимать то, что ему преподнесут знатоки. Ведь они лучше и тоньше знают Баха! Но — тоньше ли и лучше ли они понимают его? Можно ли ставить знак равенства между понятиями «знаем» и «понимаем»?! Раз знаем, значит, и — понимаем! Вроде бы, очевидный вывод… И тогда возникают яростные споры вокруг упомянутых нами выше двух параллельно идущих линий рассуждений «популяризаторства» и «аутентизма исполнения». С этих позиций, конечно, никакое вольнодумство насчет иного исполнительства недопустимо! А популяризаторство будет неизбежно трактоваться как «опрощение» великой музыки — в лучшем случае, и как «оболванивание» слушателя — в худшем. Требование аутентичного исполнения станет не только целью, но и единственным средством приобщения любого слушателя к Баху. И — таким образом мы сразу получим полноценного, грамотного и тонкого ценителя….
«Вот будут Вам играть Палестрину в попсовой обработке, на балалайках, сами вспомните тогда о теории музыки, о всех тонкостях истинного барочного исполнения!», — пугают нас знатоки. «Нельзя дурачить народ, пытаясь доходчиво объяснить непонятное большинству…».
Однако, есть и другие мнения. «Профессиональные водители больше думают о дороге, чем о компрессии и октановых числах!». «Повара, будучи сами обычными посетителями ресторанов, вполне способны вкушать еду, не особо анализируя технику ее приготовления». Разве не так? Тогда и мы, простые смертные, вправе «не знать», «не ведать» о кухне…
На одной ли позиции, точнее, на равных ли позициях стоят «всезнающий» исполнитель и «случайно забредший на концерт» слушатель? К чему, собственно, сводится меню? Насколько оно должно быть однообразно? Насколько жесткие рецепты и тщательное соблюдение технологий приготовления блюд должны лежать в его основе?
Иной раздраженный слушатель, начитавшись сложных музыковедческих книг, написанных умными профессионалами, воскликнет: «Все книги о толковании музыки и о теоретическом построении ее — ни к черту! В печь их!» (приходилось мне слышать и такое!). Так устроен человек: все, что ему непонятно, он либо отбрасывает и потом обходит стороной, либо продолжает разогревать в себе любопытство — и в конце концов преодолевает барьер непонимания.