Бахчанов

За Александровским вокзалом — дозор дружины. Светает. Гудит в обындевелых проводах студеный ветер. Он бросает в лицо бодрствующих людей колючий снег. Вглядываясь сквозь серые сумерки в унылое разветвление железнодорожных путей с будками, столбами, брошенными товарными вагонами, дозорные вслушиваются в шум ветра. Им слышится музыка. Где-то там впереди играет духовой оркестр.

Дыша на свои одеревеневшие от холода руки, дозорный наклоняется над перилами виадука:

— Эй, братки! Слышите, как шпарят марш?

А по запасным путям бежит запыхавшийся от волнения железнодорожник и машет руками:

— Семеновцы приехали, семеновцы!

— А чтоб их хвороба…

— Вася, Федя, давайте сигнал тревоги.

Щелкает винтовочный выстрел. Разом оживает спящая баррикада. Боевая дружина быстро занимает свое место для встречи врага…

От железнодорожников-стачечников дружинам становится известно, что эшелоны с лейб-гвардейским полком беспрепятственно доехали до Бологого, а оттуда и до Твери. Попытка взорвать мост тверякам не удалась. А их нападение на железную дорогу было отбито огнем подоспевшей пехоты и артиллерии.

На окраине Москвы враг быстро выгрузил орудия и прямо с железнодорожного полотна стал бить по вокзальной площади. Некоторые пушки обстреливали Малую и Большую Грузинские улицы. Снаряды рвались на территории Зоологического сада. Передовая баррикада разлетелась в щепы. Дом, где укрепились дружинники, был подожжен первыми же снарядами" Батальон семеновцев, двинутый вперед, под прикрытием пушечного и пулеметного огня, овладел вокзалом. Одновременно с семеновцами в наступление перешли и войска Дубасова со стороны Кудрина и Смоленской набережной. Окружив Пресню и захватив Горбатый мост, враг стал пробираться в глубь горящих рабочих кварталов. Дружинники стреляли с крыш, из окон, из-за угла, беспрерывно меняя свои засады и ускользая от преследования…

Назначив Анелю связной, дядя Костя поручил ей установить контакт с шуйской боевой сотней, которую привел в Москву товарищ Арсений,[28] один из руководителей стачки иваново-вознесенских текстильщиков.

Анеля с риском для жизни пробиралась по обстреливаемым и горящим улицам. Но дойти до конца ей помешали семеновцы. Они уже двигались наперерез, да и сами шуйские товарищи к этому времени переменили место своих стычек с карателями. И теперь все, кто только был способен в этот решающий час помочь защитникам баррикад, входили в ту или иную боевую группу. Так поступил и Бахчанов со своими друзьями, и Анеля, наткнувшаяся на "пяток" Тынеля.

В предвидении близкой схватки с противником он расставлял стрелков возле окон дома. Увидев соотечественницу, снял шляпу:

— День добрый, Анелечка! — и, подойдя к ней, предупредил: — За той пустынной улицей царисты. А тут кругом свои. В том числе наш лекуневский друг.

При имени Бахчанова Анелины глаза словно бы засветились. Да, рядом с этим человеком она готова на самые опасные испытания, подобно тому как он сам в Лодзи делил опасности с незабвенным Людеком.

Тынель дулом карабина показал на противоположный дом.

— Он сейчас там, — и тихо добавил: — Задумали угостить петербургских катов перекрестным огнем. Как кипяток на голову!

Над крышей оглушительно грохнуло. Рой свистящих шрапнельных пуль взвихрил сугроб у самых ног девушки. Она торопливо перебежала мостовую.

В зашарпанном вестибюле, белом от обрушившейся штукатурки, пахло йодом и окровавленными бинтами. Две пресненские работницы и вместе с ними Лара, одетая в старый ватный жакет, перевязывали людей, истекающих кровью. Эта лихорадочно-спешная и бесконечная работа, более похожая на подвиг и хорошо знакомая Анеле, сразу подсказала девушке, что надо делать, и она без лишних слов принялась помогать усталым женщинам…

На пути продвижения царских лейб-гвардейцев, наступавших к центру Пресни, стояли три невысоких каменных дома. Один из них уже горел. Это был тот самый дом, в котором дружинники устроили засаду. Задыхаясь от дыма, они нетерпеливо ждали сигнала.

Вспоминая советы генерала Коммуны Клюзере о приемах уличной борьбы, Бахчанов предпочел действовать не на баррикаде, являвшейся, по его представлению, не больше чем простым препятствием, а из домов, позволяющих нападать на врага неожиданно. Ружейный огонь сильнее огня из револьвера, но взрыв ручной бомбы эффективнее ружейного залпа. Для полной внезапности надо только правильно рассчитать момент нападения. Вот почему Бахчанов, черный и закопченный, просил и ободрял соратников:

— Еще чуточку потерпите, товарищи. Сейчас ахнем.

И они терпели, ложась на каменные плиты лестниц, чтобы хоть сколько-нибудь избавиться от нестерпимо жарких волн воздуха. Расчет притаившихся основывался на том, что врагу не придет в голову искать повстанцев в горящем здании.