Бахчанов

— Так что с этой стороны Дубасов не имеет никакой возможности получить подкрепления. Иное дело на Николаевской дороге. Там почти бесконтрольно распоряжаются войска.

— А как наши успехи внутри города, в борьбе за Садовое кольцо?

По словам Дубровинского, врагу здесь удалось с большим трудом продвинуться к окраинам. В центре города повстанцы всё еще удерживают район Бронных и Арбата. Дружинникам приходится действовать в условиях разобщенности района, при острейшем недостатке оружия и патронов. Именно этим обстоятельством объясняется исход ожесточенного боя в Симоновской слободе. Повстанцам пришлось отступать, вместо того чтобы прорваться на Пресню. Дубровинский полагал, что с войсками Дубасова сражаются тысяч восемь дружинников. И, быть может, только около двух тысяч имеют огнестрельное оружие. Однако есть явные признаки, что дубасовцы выдыхаются. Запертые в казармы войска ропщут и могут принять участие в борьбе на стороне народа. Все это говорит об одном: без свежих и надежных подкреплений Дубасову Москву не удержать.

Покусывая в раздумье мундштук, Горький сказал:

— В общем, силы революции одерживают великую моральную победу. Но, по-видимому, злобой дня для нас по-прежнему остается вопрос об оружии. Его добывать и добывать…

— И добываем, Алексей Максимович. Где только можем. Кроме того, ижевцы и туляки возят, финны присылают, да и сами мастерим. И все-таки в нем нехватка громаднейшая.

— Средства безусловно нужны, и огромные. Я уж тут опросил некоторых финансистов либерального толка. Не окажут ли они нам денежной помощи?

— Ох, боюсь данайцев, приносящих дары, — покачал головой Дубровинский.

— Замечание резонное. И мне всегда были противны, как лицемеры, люди, разглагольствующие о любви к ближним. От подобных типов желать добра пролетариату все равно, что хотеть от кошки лепешки, от собаки блинов. Однако циник Савва Морозов даром слов на ветер не бросает.

— А он обещал?

— Обещаниями ад вымощен. Поэтому я тут же потребовал слова подкрепить делами. И он выдал чек.

Хмурое, с обострившимися чертами лицо старого подпольщика просветлело.

— Спасибо, Алексей Максимович, спасибо. От нашего ЦК уполномочен передать вам горячую признательность за ваши хлопоты.

— Не благодарите. Хлопоты мои более чем скромны. Да, кстати, тут у меня один студент-химик зарядил несколько бомб. Приказывайте, Инок, куда и кому передать эти ценности.

— А за хранение подобного арсенала вы совсем молодец!

Горький с добродушной усмешкой погладил свои рыжеватые усы.

— Не мне, а нашим славным курсисткам дивитесь. У них в общежитии на Мерзляковском бомбы хранятся прямо под кроватями.

— Да, Алексей Максимович, примерами подобного бесстрашия богато наше время. Кстати, всего за какие-нибудь два-три часа до прихода к вам я имел удовольствие беседовать с одной молодой женщиной и ее дядей, очень милыми людьми. Глядя на них, кто бы мог подумать, что они, рискуя всем, можно сказать шутя, провезли из Питера взрывчатые вещества в коробках из-под дамских шляп!

Через приоткрытые двери видно было, что в прихожей снимает калоши тучноватый румяный человек. В нем сразу был узнан Глеб Промыслов. Он вошел в столовую, держа в руках хладниковские чемоданы.

— Ну и жара! Ну и жара! — гремел он, ставя багаж на пол и отирая со лба пот. — Не подвернись под руку запоздалый извозчик — не знаю, было ли бы это добро тут.

— Патроны? — вскинулся Дубровинский.

— Кому, сколько и куда — ваше дело, Инок. Прошу только не обойти студиозов. Завтра им предстоит наступление, а сегодня рвут и мечут: давай, мол, браунинги, давай бомбы, давай хоть черта, было бы лишь чем драться!

— Каплю дадим. Здесь всем по капле выйдет.

— Великая капля! Она камень точит.

О вскрытии завещания отца Глеб почти не рассказывал. И не потому, что слишком мало было оснований рассчитывать опальному сыну на отцову щедрость. Старый банкир еще при жизни потерпел финансовую Цусиму в биржевой игре с Южно-Маньчжурскими акциями. Из-за случившегося банкротства все движимое и недвижимое имущество покойного перешло в руки его кредиторов, и завещание, таким образом, потеряло силу. Это так ошеломило всех кандидатов в наследники банкира, что все они, не исключая и его замужней дочери, поспешили с видом оскорбленных уйти и уклониться от участия в похоронах. За гробом шел только Глеб, если не считать десятка дружинников, посланных комитетом для охраны своего товарища.

Горький, улыбаясь, сжал плечо Промыслова.

— Ну, так как жизнь, неукротимый?

— Да все по-прежнему, Алексей Максимович. Умышляху зло противу сильных мира сего.

— Благое дело. А что в Питере?

— Сошлись тучи, и ждем грома.

— Конечно, Владимира Ильича видели?

— И видел и говорил.

— Как он?