Бал безумцев

Париж, 5 марта 1885 г.

Сестричка,

крайняя необходимость понуждает меня обратиться к тебе в неурочное время. Два часа утра, а я не сплю. Вернее, поспала немного, но проснулась. Хотелось бы думать, что мне это пригрезилось, но чувство, посетившее меня, было слишком реальным, чтобы принадлежать к области снов.

Ты, должно быть, гадаешь, о чем я толкую. Не знаю, как объяснить тебе то, что сегодня мне довелось пережить. Час поздний, и я еще слишком взволнована, чтобы привести в порядок свои мысли.

Прости, если это письмо покажется тебе сбивчивым или даже безумным. Завтра, на свежую голову, я попытаюсь обо всем поведать подробнее.

Нежно целую.

Твоя сестра, та, кто всегда думает о тебе.

Женевьева откладывает перо и подносит письмо к глазам, чтобы перечитать его в свете лампы. На секунду она задумывается, затем отодвигает стул и встает. За окном над цинковыми крышами вырисовываются силуэты дымовых труб; небо чистое, над городом сияет луна. Женевьева открывает окно. Лицо обдувает холодный ветер. Она делает шажок вперед, закрывает глаза и глубоко вдыхает стылый ночной воздух.

Глава 6

5 марта 1885 г.

Эжени просыпается, разбуженная скрежетом замка. Вскакивает рывком, садится в изножии койки и шарит взглядом по комнате. На мгновение она забыла, где находится. Это палата в больнице для умалишенных. Она – одна из многих пациенток, преданная собственной семьей, приведенная сюда человеком, сомкнувшим на ее плече руку, которую в детстве она целовала с опаской и уважением.

Девушка поворачивает голову к открывающейся двери, и шею тотчас сводит от боли. Она, поморщившись, закидывает руку назад – помассировать мышцы. Спартанская кровать, отсутствие подушки, беспокойная ночь – не удивительно, что спалось ей плохо и все тело затекло.

В дверном проеме появляется женский силуэт.

– Следуй за мной.

Это другая медсестра, не та, что приходила вчера. Голос у нее моложе, и говорить она старается властным тоном. Эжени думает о Женевьеве. Суровой манерой держаться сестра-распорядительница напоминает Клери-отца – в ней та же холодная отстраненность. Но отец суров от природы, а Женевьева стала такой по собственной воле. Ригоризм – результат ее работы над собой, а не врожденное свойство. Эжени прочла это в глазах Женевьевы и убедилась в своей правоте, когда назвала имя ее сестры и увидела затаенную муку во взгляде.

Эжени не ожидала, что дух явится так скоро, особенно при нынешних обстоятельствах. Она сидела спиной к двери, когда вошла Женевьева. И в тот самый момент, когда сестра-распорядительница переступала порог, Эжени почувствовала, что та кого-то привела с собой. Ощутила настойчивое присутствие – дух хотел, чтобы его увидели и услышали. Выбора не было – Эжени позволила усталости овладеть всем телом, хоть и не находила в себе сил на общение с потусторонней сущностью – только не сейчас, не здесь, не в больничной палате, не в этом наводящем страх месте. Лишь когда Женевьева назвала свое имя, девушка осмелилась взглянуть ей в лицо – и позади сестры-распорядительницы в полумраке уже стояла Бландина. Эжени еще не видела таких юных духов. Мертвая рыжеволосая девочка с округлым белым лицом напомнила ей Теофиля. В первое время Бландина молчала, позволив Эжени отвечать на вопросы, которые задавала Женевьева, затем произнесла:

«Я ее сестра Бландина. Скажи ей. Она тебе поможет».