Бал жертв

В то время как граф Анри находился в замке Солэй и на ферме Раводьер начался пожар, а добрый Сюльпис уехал занимать 60 экю у школьного учителя, Жакомэ, напрасно предупреждавший графа Анри, что он подвергается опасности, пробираясь ночью в замок, отправился по лесу обратно в свою хижину. Он тяжело вздыхал и бормотал:

— Графа Анри убьют когда-нибудь, если он не остережется… Но что же делать? Я должен исполнять мой долг… Я не могу провести ночь под стенами замка, чтоб помочь. Другие меня ждут.

Дровосек ускорил шаги и менее чем через час дошел до прогалины, среди которой возвышалась его хижина. Струя дыма вилась над крышей.

— Они здесь! — сказал Жакомэ. — А девочка, наверное, теперь уже спит.

Приметив несколько темных пятен на снежной скатерти, покрывавшей прогалину, Жакомэ подошел и узнал эти следы. Следы вели из леса к хижине.

— Да-да, — сказал опять Жакомэ, — по крайней мере хоть один пришел на свидание.

Он ускорил шаги и скоро дошел до двери хижины. Внутри слышались голоса. Жакомэ отворил дверь и увидел двух человек, сидящих у огня и разговаривающих. Хижина дровосека разделялась на два отделения: в одном спала дочь Жакомэ, та хорошенькая Мьетта, которую мы уже видели; в другом была устроена кухня, где отец и дочь проводили вместе дни и длинные зимние вечера.

Как и предполагал Жакомэ, Мьетта уже легла спать. Два человека сидели у огня — длинноволосые, с нечесаными бородами, в синих блузах и в сабо; с первого взгляда они казались крестьянами, однако тот, кто рассмотрел бы их поближе, приметил бы белизну и тонкость их рук и даже удивительную чистоту белья, которое было на них под блузами. Оба эти человека разговаривали вполголоса.

— Итак, ты приехал в Оксерр прошлой ночью? — говорил один.

— Да, любезный кавалер, я проделал 43 лье верхом, переодевшись продавцом лошадей, и сегодня вот явился сюда, где ты назначил мне свидание.

— Сюда ты добрался пешком?

— С ружьем на плече и с палкой в руке.

— К счастью, известия, доставленные тобою, так хороши, что могли бы заставить тебя забыть об усталости.

— Так и есть! — сказал, смеясь, путешественник. — Если мы будем действовать слаженно, то через два месяца Франция будет управляться королем Людовиком XVIII.

— Да услышит тебя Бог, Каднэ!

Каднэ (а это был тот самый человек, которого мы видели в прологе этой истории) встал и отворил дверь.

— Как Жакомэ долго не возвращается! — сказал он.

— Я его послал в Солэй.

— Отнести мою записку?

— Да. Как только я получил ее, то пришел сюда и отдал ее Жакомэ.

Каднэ как будто размышлял.

— Отсюда далеко до Солэя, — сказал он. — Когда он ушел?

— Около часа.

— Ну, пока поговорим. Что здесь происходит, Машфер?

— Почти что ничего. Тем немногим роялистам, что окружают нас, не хватает энергии. Мы пытались организовать очередной отряд Соратников Иегу[2].

— И вам не удалось?

— Нас разгромили.

— Кто?

— Сперва жандармы.

— А потом?

— Этот негодяй Солероль.

— Начальник бригады?

— Да.

— Он еще попадется мне в руки, обещаю тебе! А Анри?

— Анри влюблен.

— Он каждый вечер ходит в Солэй?

— Каждый вечер. Меня удивляет одно: как начальник бригады до сих пор не велел его убить?

— Этот добрый генерал не ревнив. Он имеет замок, землю, деньги, а женою не дорожит.

— Однако он несчастлив, — заметил Машфер с иронией в голосе.

— Ты думаешь?

— Конечно, потому что Директория не принимает его услуг.

— Как ни развращены наши разлюбезные директора, — сказал Каднэ с отвращением, — а они умеют отличать солдата от палача.

— Однако, Каднэ, я должен знать все.

— Что ты хочешь сказать?

— Я предполагаю, но не знаю наверняка. Поэтому хочу знать…

— Что именно?

— Историю этого человека и его брака с мадемуазель де Верньер, нашей доброй, верной и бесстрашной союзницей, «единственным настоящим мужчиной» в этом краю.

— Любезный барон, — печально сказал Каднэ, — когда мадемуазель де Верньер воротилась из Парижа, будучи уже женою этого человека, повсюду раздавались возгласы удивления и негодования, но она молчала, и никто не осмелился ее подозревать…

— О! Я знаю, что она выше всяких подозрений, но все-таки зачем и каким образом сделалась она женою Солероля?

— Это ужасная тайна. Ее знали четверо, двое умерли. Робеспьер был одним из этих двух.

— Кто же другие?

— Анри и я.

— Догадываюсь, как было дело: мадемуазель де Верньер согласилась выйти за начальника бригады для того, чтобы спасти кого-нибудь от эшафота, родственника, друга, я не скажу — отца, потому что он умер.

Каднэ покачал головой.

— Нет, друг мой, не то. Она спасла не жизнь человека.

— А что же?

— Честь имени Верньер, которое должно было перейти потомству, покрытое стыдом и позором.

— Что ты хочешь сказать?

— Выслушай меня. Приходила ли тебе мысль, что для фамилии старых и добрых дворян мог пробить ужасный, роковой час, когда для спасения своей чести она пожелает смерти одного из своих близких?

— Нет, — наивно отвечал Машфер.

— Тем не менее такой час пробил для фамилии Верньер, — продолжал Каднэ, — три года тому назад.

— Но что же случилось?

— Ты узнаешь, но прежде дай клятву не рассказывать ничего из того, что я тебе скажу.

— Слушаю тебя и даю слово, — сказал Машфер.