—
— Не думайте, о сограждане, что мы останемся одни в борьбе против могущественных противников, — металлический голос Пирра перекрывал возбужденный гул толпы. Агора и все подходы к ней — улицы, портики и лавки были заполнены народом, люди облепили прилегающие стены, статуи и крыши. Галиарту еще не доводилось видеть в Спарте такого столпотворения. — О, нет, клянусь священным Палладием! Силы Эллады велики, и за время вынужденного мира выросли многочисленные поколения эллинов. Эллинов, не желающих более быть слугами римлян и македонцев! Народ наш — как критский бык, приученный есть сено и терпеть кнут погонщика. Но разозлите этого быка, дайте ему попробовать крови, и он растерзает самого погонщика и свору его собак! — Пирр уже кричал. — Мы, спартанцы, встанем первыми, сбросим ярмо, разозлим быка, разбудим Грецию!
Толпа взорвалась оглушительным и страшным ревом. Тысячи воздетых над головами рук сжались в крепкие кулаки, лица лакедемонян перекосились от страсти, глаза сверкали, а глотки исторгали громогласные воинственные лозунги.
— Долой римлян!
— Смерть македонцам!
— Война! Война!
— Да здравствует Спарта!
— Да здравствует государь Пирр!!!