Балет Большого. Искусство, покорившее мир

Разговоры о сегодняшнем дне Большого театра, о современных звёздах балета обычно начинаются с Николая Цискаридзе. И это закономерно: редко встретишь в действующих артистах такое внимание к истории театра, такой трепет в рассказах об учителях, о великих предшественниках. Собственный успех не ослепил его, а ежедневная суета не отвлекла от вечных истин. Он любит рассказывать о своих педагогах – с непоказным благоговением. В училище – Пётр Пестов, в Большом – Семёнова, Уланова, Николай Фадеечев. Их он боготворит, посвящает им свои выступления. Никого не удивило, что сам Николай рано стал совмещать балетное премьерство с педагогическим творчеством. Он был ведущим танцовщиком Большого. Оставаясь современным человеком, Николай стал носителем классической культуры, несколько старомодной в наше время, но именно потому особенно ценной. С пушкинских времён культура в России была литературоцентрична. Именно с литературными вершинами соотносили своё творчество и создатели русского балета. В последние годы этот феномен исчез, но не для Цискаридзе. С ним всегда, во всех путешествиях и на гастролях – том «Евгения Онегина». Возвращение к любимым книгам Льва Толстого, Ганса Христиана Андерсена для него – насущная необходимость. Когда Цискаридзе готовит роль, он «обкладывается» книгами, как это делали лучшие наши артисты и пятьдесят, и сто лет назад, и очень удивляется, когда некоторые коллеги при подготовке новой партии ограничиваются просмотром фильмов. В одном из интервью он с вызовом сформулировал: «Я – Чацкий в эпоху молчалиных». И в его судьбе всё закольцовано, как в любимых книгах. В детстве, в Тбилиси, он мечтал танцевать в столице большой страны, в Большом театре. Любимой балериной Николая (в то время – школьника младших классов) стала Надежда Павлова, которая поразила его в «Жизели» – и много лет спустя, когда он подготовит партию Альберта, его Жизелью на сцене Большого станет именно Павлова. Эта история просится в легенды – вот уж, действительно, невероятное совпадение! – а Николай тонко чувствует игры судьбы, их потаённую суть, которую видит в своей биографии и в биографиях великих артистов прошлого.

Не удивительно, что легенды Большого сразу разглядели в молодом танцовщике родственную душу. Ольга Лепешинская вспоминала, как молодой танцовщик в трудную минуту приходил на помощь к великой Улановой: «Иногда неожиданно звонил ей замечательный танцовщик Н. Цискаридзе, который просил Галину Сергеевну прийти к нему на репетицию, рассказывая ей, что какое-то движение у него не выходит, он просил ее совета. Могу заметить, что этот славный человек, по-видимому, умеет чувствовать состояние души другого». Великие артистки, ставшие символами балета, признали его своим.

Ему неинтересно, скучно жить в одном только сегодняшнем дне, его вдохновляет великая история театра. И потому нам грустно от того, что почти половина балетной карьеры Цискаридзе – золотые сезоны! – пришлась на долгие годы реставрации исторического здания Большого театра. Ведь Николай – не «по букве», а «по духу» хранитель великих традиций Большого, он оберегает связующую нить между прошлым и будущим, понимая, что без великой истории не бывает славного настоящего. Поэтому мы не раз вспоминали Николая Цискаридзе в очерках о Семёновой и Улановой, о балетах Григоровича… Он вписал своё имя в книгу легенд Большого. В наши дни заслужить эту честь, быть может, труднее, чем в прежние времена. Говорят, что московские театралы стали менее искренними, более закрытыми: они избалованы зрелищами, они с меньшим пиететом относится к классическому балету. Он для них не священнодействие, не сказка, в которую веришь, а просто дорогое развлечение для глаз и ума. Конечно, эта тенденция не абсолютна, но она существует. И Цискаридзе удалось покорить трудную, скептически настроенную столичную публику рубежа веков в первом же заметном появлении на сцене – в «Золотом веке», в роли конферансье, маленького ресторанного демиурга. Это случилось в 1992-м – в год экономической «шоковой терапии», когда интерес к театру в Москве резко упал. Даже в то небалетное время зрители сразу разглядели в Цискаридзе не только танцовщика с уникальными природными данными, но и притягательную личность, выдающегося артиста. Незадолго до этого, когда Николай заканчивал училище, его – признанного лидера в том потоке – не предполагали брать в Большой театр… А он принял решение: или в Большой – или уйти из балета. И на выпускных экзаменах Григорович произнёс фразу, решившую судьбу артиста: «Грузину – пять и взять в театр!».