— Всё равно. Она могла обмануть меня, но русский государь должен держать своё слово!
Мы все доказывали чёрным по белому, чем это грозит нам в будущем, — позже рассказывал Милютин, — но царь был неумолим.
— Да... да... Я сознаю... Всё это верно... Вы правы. Разумеется, мы за это поплатимся... Но я дал слово...
Ох, как же дорого обходились России эти романовские обещания!
Вернёмся в Казанлык. К вечеру пришла ещё одна новость: передовой отряд генерала Струкова, ушедший вперёд вёрст на 80, появился перед Адрианополем. Его появление вызвало панику и беспорядки в городе, в котором воцарился хаос и пожар: местный начальник, вали, сбежал из него с войсками, успев взорвать пороховые погреба. Сулейман, прижатый к Родопским горам, отчаянно отбивался до поздней ночи и, не желая сдаваться, решил ночью уйти в горы. Артиллерию и обозы взять с собой не было возможности в связи с отсутствием колёсных путей на этом плоскогорье, изрезанном глубокими пропастями. Поэтому Сулейман оставил артиллерию и приказал пехоте, прикрывавшей её, пробиваться к Адрианополю вдоль подножия гор. С остатками своей армии Сулейман-паша по тропам ушёл в горы на юг.
«Срочно буди послов», — приказал великий князь Скалону. В два часа ночи разбудили Намыка и Сервера. Те вскочили испуганные.
— Великий князь велел передать, что предварительной отдачи Адрианополя уже не требуется.
— Что значит эта уступчивость? — недоумевал Намык.
— Сегодня утром Адрианополь взят с боя.
— Как взят?!
С минуту, а может быть и больше тянулась немая, но тем более тяжёлая пауза, как в последнем акте «Ревизора».
Паши казались совершенно уничтоженными. Намыку сделалось на миг дурно. Посол едва подошёл на ватных, непослушных ногах ближе к стене, чтобы ощутить опору. Эдирне, Адрианополь — это турецкая Москва, первая столица османов. Её сдача имела колоссальное моральное значение для всего Востока. Перед глазами пашей замаячили призраки убитого султана и его приближённых, кровавый переворот в Стамбуле, дикая резня на улицах города. Первым опомнился Сервер-паша:
— Этого не может быть. Адрианополь, верно, уже занят армией Сулеймана.
— Армия Сулеймана разбита и уничтожена окончательно. Сам он бежал во Фракийские горы с двадцатью таборами, побросавшими оружие.
— Следовательно, в Филиппополе.
— Вчера там был отслужен торжественный молебен русскими войсками.
— Аллах предаёт Турцию! — Намык погрузился в мрачные раздумья.
На следующий день Николай Николаевич собрал своих ближайших соратников: начальника штаба, апатичного и вялого Артура Адамовича Непокойчицкого, его помощника — суетливого и вечно растерянного Казимира Левицкого, составлявшего прелюбопытный контраст своему шефу, маленького, с огромной бородой Черномора, полковника Михаила Газенкампфа, составлявшего ежедневную сводку военных действий, и верного адъютанта, заведующего канцелярией Дмитрия Скалона. Короче, вся королевская, точнее, великокняжеская рать. Тяжело и сосредоточенно, оглядев своих подчинённых, великий князь произнёс:
— Ну, господа, и что будем делать? Из Петербурга идут противоречивые указания. Идём вперёд или нет? Уже мне эта политика! Терпеть не могу.
— Чистая беда, ваше высочество, — поддакивал Непокойчицкий. — Тут видно судьба нас ведёт. Надо покоряться и следовать. Как Бог даст!
— Как Бог даст, говорите? — Николай Николаевич в задумчивости покачал головой. — Переговоры с турками тянуть мы, конечно, можем сколь угодно. В виду всех этих событий и их быстроты, считаю необходимым довести дело до конца и идти до Константинополя. Верно я говорю, Артур Адамович?
Непокойчицкий деликатно промолчал. А Скалой, чей рукав усиленно тянул к себе Газенкампф, не удержавшись, припомнил вслух высказывание Наполеона о том, что «упущенный момент не вернётся вовеки!»
В итоге сообща составили следующее послание в Петербург: «...долгом своим считаю высказать моё крайнее убеждение, что при настоящих обстоятельствах невозможно уже останавливаться, и в виду отказа турками условий мира, необходимо идти до центра, т.е. до Царьграда, и там покончить предпринятое тобою святое дело. Сами уполномоченные Порты говорят, что их дело и существование кончены, и нам не остаётся ничего другого, как занять Константинополь. При этом занятие Галлиполи, где находится турецкий отряд, неизбежно, чтобы предупредить, если возможно, приход туда англичан и при окончательном расчёте иметь в своих руках самые существенные гарантии для решения вопроса в наших интересах. Вследствие этого не буду порешать с уполномоченными до получения ответа на эту депешу и с Богом иду вперёд».
Подписывая шифровку, которую принёс ему Скалой, князь с чувством широко перекрестился...