Балканская звезда графа Игнатьева

— Ну, братушка, коли так, иди вперёд. Веди нас, — произнёс офицер. — За мной! На плечо! Скорым шагом прямо марш! — скомандовал он, обернувшись к своим, и солдаты двинулись за ним, выстраиваясь в узкую, длинную колонну.

В нужное время и в нужном месте оказался Иванчо. Судьба свела его с гвардейцами Кексгольмского и Литовского полков, которые после трудного перехода через заснеженные Балканы, следовали согласно приказу к реке Марице по направлению к городку Филиппополю. Звуки барабанов, напоминавшие треск ломаемых сучьев, резко и нервно звучали в сухом морозном воздухе. На худой, с подтянутыми боками лошади ехал командир роты. Рядом с ним бежал, задыхаясь, Иванчо. К утру добрались до реки. Холодная мутная вода закрыла колени, наполнила раструбы сапог, подошла к груди, но выше не поднялась. Мокрые, продрогшие и злые выбрались на берег. Иванчо стал выливать воду из сапог, подпрыгивая на одной ноге.

— А ты, братушка, молодцом! — обратился к нему один из русских солдат, рядом отряхивавшийся от воды. — Ты чего губами шлёпаешь? Замёрз поди? — и оскалился в добродушной, беззлобной улыбке.

— Замёрз, — хмуро признался Иванчо. — Ты же сам видишь?

— Ничего, скоро согреемся, — улыбнувшись, продолжал русский. — Вот турок огоньку подбросит — горячо станет, и по-дружески обнял за плечи болгарина.

Так Иванчо и познакомился с Никитой. Ему сразу понравился этот коренастый, ладно скроенный солдат с задорными глазами. Хотя Иванчо довольно плохо понимал по-русски, а Никита, всё выпытывая где турки, смешно произносил по-болгарски «кЫде», они быстро поладили. По душе Иванчо пришлось и то, что русский оказался своего рода юнаком: из казаков, то есть людей охочих и вольных. Но толком разговориться не удалось, прозвучала команда: «Строиться в походную колонну! Вперёд!»

Взвод Никиты, первый по счёту, и попал в правофланговые. Проводник увязался с ними. Сначала шли по раскисшей от талого снега грунтовой шоссейной дороге, затем, пройдя кукурузное поле, они вышли к глубокому оврагу, за которым было село, расположенное у самой подошвы горы. И звалось это село Карагач. В переводе с турецкого — чёрное дерево. Здесь, как предполагал Иванчо, могли скрываться гурки. Несмотря на все предосторожности, неприятель что-то почувствовал: едва они выбрались на пригорок с правой стороны раздался оглушительный орудийный выстрел: «Ба-ба-ббббах!!!»

«Ложись! Граната!» — истошно завопил ротный. Никита Ефремов тут же шлёпнулся в снег, рядом с ним завалился Иванчо. Над их головами что-то хлестнуло. Граната с воем и шипом, пролетев мимо, упала за соседним пригорком, рассыпалась на сотню горячих осколков, к счастью, никого не задев. Только ветром обдало. Затем послышался ещё выстрел — и ещё, и ещё!

В ответ кексгольмцы рассыпали цепь и флангом, по направлению к вражескому огню, двинулись в атаку. Шли они тихо по приказу ротного, сжав зубы, без единого выстрела, спотыкаясь о смёрзшиеся комья земли. Вспыхивающие из-за изгороди огоньки ружейных выстрелов служили им ориентирами. Не доходя и сотни шагов до ближайшего дома, стрелки дружно крикнули «Ура!» и бросились бегом. Боевой клич как эмоциональный трамплин подстегнул Никиту и его товарищей, придал им силы, словно невидимые крылья выросли у них за спиной. Противник в ответ сыпанул ружейным огнём.

Целый шквал пуль: вжик, вжик-в-и-у-у... Свистели они будто слепни бешеные. Оглянулся Никита: справа и слева моментально поредела его цепь. Но болгарин молодцом — цепко следовал рядом — только глаза его яростно блестели. «Мать твою в Бога душу! — выматерился Никита и прибавил шагу. — Живей пошевеливайся, ребята!». Наконец они перевалили за ограду из сучьев — тут у турок было устроено нечто вроде окопа с бруствером, за которым еле видны были смутные очертания вражеских солдат — и пошли работать штыком. Вскоре сопротивление турок было почти сломлено. Лишь в двух крайних домишках они ещё огрызались редким огнём. «Давай, ребята, зажжём хаты!» — предложил Никита. Сказано — сделано. Пучки соломы расцвели огненным петухом на крышах — турки не выдержали и повалили из окон, моля о пощаде — «аман, аман!».

У Никиты при виде трясущихся от страха врагов настало какое-то ожесточение. Вспомнил он своих товарищей, полёгших неподалёку в поле, вспомнил, как во время штурма Плевны он увидел обезображенные трупы несчастных егерей и павловцев с перерезанными горлами, с вырезанными крестами на груди, на лбу, на руках, на плечах. Вспомнил искривлённое в страшной гримасе лицо одного солдатика, поджаренного турками заживо. Его голую спину, всю в громадных волдырях, прикрученную проволокой к столбу, пустые глазницы, смотревшие в голубое небо... Оглянулся — офицеров поблизости не было.

— В штыки эту сволоту! — зло скомандовал унтер, — на черта они нам! Патроны сбережём! Коли их!