Балканская звезда графа Игнатьева

«Дело происходило так: граф Шувалов, с лейб-гренадерами, павловцами и тремя баталионами московцев и гвардейской стрелковой бригадою, двинулся от Адакиоя, перешёл р. Марицу по пояс вброд, при ледоходе, и атаковал с фронта турецкую позицию у Кадыкиоя... сделав от Кадыкиоя и Айранли захождение левым флангом вперёд, к ночи стал фронтом к горам, правым флангом против Дермендере, левым флангом против Маркова. Весь день его правый фланг, служивший осью захождения, вёл демонстративный бой у Дермендере, удержал там значительную часть турецких сил: остальные пробирались, между тем, через Марково, Беластицу, Карагач к Станимаки, но на пути наткнулись на колонну Дандевиля; этой колонне выпала главная часть боя... 1-я бригада 3-й гвардейской пехотной дивизии ударом в штыки отбросила турок в горы, сразу взяв 18 орудий. Турки, выждав приближавшиеся подкрепления, перешли в наступление и, несмотря на наш огонь, бросились врукопашную, отбивать свою артиллерию. Будучи отбиты, отошли в горы, опять выждали подходившие подкрепления, вторично ударили в штыки; но, несмотря на отчаянную храбрость, отброшены в горы л.-гв. Литовского и Кексгольмского гренадерского императора Австрийского полков».

ГРАФ ИГНАТЬЕВ. АДРИАНОПОЛЬ

Игнатьев приехал в Адрианополь рано утром, когда только начинало светать: сквозь утреннюю мглу проклёвывались смутные очертания домов и острые шпили минаретов. Стал накрапывать дождь с довольно холодным ветром. Плохая погода соответствовала плохому настроению. И причин тому было несколько.

Переговоры начались без него. А дальше события развивались столь стремительно, что Николай Павлович попал, что называется, к дележу чужого пирога. Соглашение в Адрианополе остановило движение нашей армии к Царьграду. Демаркационная линия не учитывала реальное расположение русских частей, что опять-таки давало передышку и определённые преимущества сильно потрёпанным в боях турецким войскам. Предварительные мирные условия были подписаны без надёжных гарантий со стороны турок. Плохо было и то, что паника у турок, вызванная быстрым наступлением русских войск, улеглась. Они приходили в себя, пытаясь закрепиться на новых оборонительных рубежах. Как опытный дипломат граф понимал, что поспешный приезд турок в ставку главнокомандующего сигнализировал о желании любой ценой затормозить порыв русских войск. Всё было бы по-другому, если бы наши пушки господствовали над высотами у турецкой столицы. Тогда бы и переговоры шли по сценарию, который много раз прокручивал в своей голове Игнатьев. Но тут уж, как говорится, ничего не попишешь!

«Я вступил здесь в свою обычную роль: пополнять опять другими сотворённое легкомысленно», — печально думал Игнатьев, ибо поправить дело, дурно начатое, царский посланник был не в состоянии. Задача ему предстояла непростая и, как подсказывала интуиция — неблагодарная. Главная квартира и штабы устали, ослабли, и войска обносились донельзя. Люди ждали мира, а не войны. Генералы желали наслаждаться уже добытыми лаврами и наградами. С другой стороны, всё, что видел царский посланник на пути из Казанлыка — все ужасы и опустошения, доказывало необходимость раз и навсегда избавить этот богатый болгарский край от турецкого ига.

— Какой повод вашего приезда и что вы будете делать в Адрианополе? — такими «вежливыми» словами встретил Игнатьева главнокомандующий. — Всё уже кончено до вашего прибытия. Понимаете ли вы, Николай Павлович? Абсолютно всё!

— Ваше высочество, в свою очередь я вынужден задать вам встречный вопрос: почему вы остановились, почему поспешили заключить перемирие, тогда как все военные и политические соображения заставляют вести русские войска на высотах Царьграда и Босфора? Я не ожидал такой несвоевременной остановки от вас, ваше высочество, наслышавшись прежде о вашем желании дойти до Константинополя. Тем более и государь этого желал и ожидал, и вам в этом смысле, насколько мне известно, телеграфировал дважды — 11 и 12 января!

При этих словах Николай Николаевич вспыхнул и стал нервно подкручивать свои чуть седеющие усы. «В Петербурге правая рука не знает, что творит левая. Я не получал от государя телеграмм, на которые вы ссылаетесь, о том, что мне дозволено безостановочно идти до высот Константинополя. Горчаков торопил с перемирием, о том же мне сигнализировал и Шувалов из Лондона, дескать, не время раздражать англичан — чревато войной с ними. К ней мы не готовы. Да поймите же вы — мои войска вымотались, оборвались, артиллерия и парки отстали при быстром движении из Филиппополя. Признаюсь, о вашем приезде, друг мой, я также узнал в последний момент», — говоря эти слова, Николай Николаевич старался не смотреть на Игнатьева, своего старого товарища. Ему, по натуре прямодушному и светскому человеку, было совестно лгать вот так, прямо в лицо приятелю, и чувствовать себя нашкодившим кадетом.