Взаимоотношения Белграда и Бухареста, имевшие стратегическое значение как для югославской, так и для румынской стороны, рассматривались руководством СФРЮ в декабре 1978 г. с учётом происходивших изменений в советско-румынских отношениях. Обеспокоенность проявлялась на уровне публикаций в югославской печати, формально не имеющей статуса официальных СМИ, связанных с органами власти СФРЮ. Политические аспекты находились в данном случае в тесной связи с оборонной политикой двух стран, занимавшихся совместным производством отдельных видов техники и имевших близкие по своему содержанию военные доктрины. В этой связи в популярной югославской газете «Политика» был опубликован материал работавшего в середине 60-х гг. в Москве корреспондентом югославского телевидения и радио М. Сундича. Он недвусмысленно отмечал, что «различия в позиции также усиливаются, становясь характерной чертой блоков или даже их членов, чьи интересы не всегда совпадают»[2193]
. Не давая каких-либо комментариев, югославские СМИ постарались избежать прямой критики СССР и опубликовали высказывания главы Румынии Н. Чаушеску о том, что румынская армия не будет находиться под иностранным командованием и о стремлении Бухареста снизить военные расходы[2194].Румыно-советские разногласия на прошедшем заседании ПКК стали достоянием гласности, чему способствовали и публикации югославских СМИ, обеспечивших фактически информационную поддержку позиции Н. Чаушеску. В то же время в ряде комментариев выражалась надежда на то, что во взаимоотношениях Бухареста и Москвы не будет дальнейшего обострения[2195]
. Зарубежные аналитики отмечали в этой связи, что советское руководство было довольно сдержанной реакцией югославской стороны на действия румынского руководства во время заседаний ПКК Варшавского пакта. Причина подобного поведения югославского руководства, как, судя по всему, справедливо полагали эксперты, заключалась в том, что несмотря на их симпатию по отношению к внешнеполитической позиции Н. Чау-шеску, «нынешняя ситуация в их собственной стране столь серьезна, что они, вероятно, пытались избежать любого ухудшения взаимоотношений Югославии с Советским Союзом, имея в виду ожидавшийся уход Тито»[2196].Реакция Болгарии на посещение Румынии и Югославии Председателем КПК и Премьером Госсовета КНР Хуа Гофэна была отрицательной. Как отмечал сам Т. Живков во время встречи с Брежневым 14 августа 1978 г., в публикациях болгарской прессы эти две страны не назывались[2197]
. София рассматривала действия Пекина, США и НАТО как опасные для себя и, соответственно, для Москвы и стремилась не допустить создания обособленной группировки государств региона, которая потенциально была бы враждебна СССР и Болгарии[2198]. Подчеркивая полное согласие с советской позицией по данному вопросу, глава БКП преследовал и собственную цель – с одной стороны, ещё раз заявить о лояльности Кремлю, а, с другой, гарантировать для себя советскую поддержку в региональных делах. Внимание Москвы к Балканскому полуострову и координации действий по региональным делам с Софией было столь пристальным, что на встрече с Живковым 14 августа Брежнев сообщил своему собеседнику о том, что в случае необходимости советская сторона готова без отлагательств предоставить консультации руководству Болгарии по балканским делам[2199].В другой балканской коммунистической стране – Албании действия китайской дипломатии в регионе воспринимались с особой подозрительностью. Поездка Хуа Гофэна в Румынию и Югославию рассматривалась Э. Ходжей как продолжение политики Пекина, направленной на создание неформального блока коммунистических стран полуострова. По мнению албанской стороны, план китайского руководства был рассчитан на сплочение ряда коммунистических государств, зависимых от КНР в политическом, экономическом и военно-техническом отношениях. Довольно резко отреагировала на балканскую поездку главы КНР и советская сторона. Белград, почувствовав, что сближение с Пекином создает угрозу проведению им независимой внешней политики, дал понять о неизменности избранного курса как члена Движения неприсоединения.