Балканский венец. Том 2

В тот день было много хлопот, с сыновьями они вышли в поле, встретились за столом всей породицей только ввечеру. Пока уставшие мужики пропускали по чоканчичу ракии под мезе, бабы хлопотали, готовили ручак[58]. В тот вечер это была ягнячья чорба и сармица[59], ну и, конечно же, свежеиспеченная погача, как же без нее. На мирис привычно сбежались кум и кузнец, – здесь они были как свои. Вот и горячая чорба задымилась в глиняных мисках – наваристая, с золотистым жирком и большими кусками ягнятины на косточке. У старосты работали все, на совесть работали, потому могли они позволить себе есть чорбу каждый день. Зачерпнул Слобо полную ложку ароматного варева и отправил ее в рот. И чуть не поперхнулся. Солоно! Чорбу еле-еле можно было есть, да и то – накрошив в миску лепешку. Что ж это Йованка-то, совсем не смотрит, что в чорбу кидает? А что завтра кинет? Ух, с бабами этими! Построже надо, построже.

– Пересолено! – сказал староста грозно, бросив ложку на стол.

При этих словах стоявшая за его спиной Бранка выронила кувшин, разлетевшийся по полу мелкими кусочками. Бранка вскрикнула, закрыла руками лицо и выбежала из собы[60]. Опа!

– Совсем засмущали девку, – вступилась за дочку Йованка. – Ну дала я ей приготовить чорбу, взрослая уже, скоро самой готовить. А что пересолено, так влюбилась, вестимо.

«Так-так-так, – подумал Слобо, – не иначе, это все-таки Павле? Если так, то радоваться надо да намекнуть им там, чтобы поскорее сватов засылали». Павле старосте нравился, хороший, работящий, а что лицом не вышел – так с него ж воду не пить. И породица у него была хорошая… А вдруг не Павле?

– Ну так давай мы ее сейчас позовем и спросим, в кого влюбилась, – сказал Слобо добродушно, – может, женишка к столу позовем, пусть отведает, что невестушка наготовила.

Все рассмеялись.

– Да будет тебе! – Йованка хлопнула его полотенцем по плечу. – Не смущайте девку. Ни за кого она покамест замуж не собирается. Это я так просто сказала.

– Уууу, – протянул Слобо разочарованно, – а я-то уж обрадовался.

Злосчастная чорба была съедена, как и сармица, и прочие кушанья. Когда солнце уже закатывалось за отроги Цер планины, за столом, как это обычно бывало, остались только Слобо, кум и кузнец Петар. Ракия и обильное угощение развязали ему язык – он всё не мог прийти в себя после утрешнего.

– Понимаешь, кум, – говорил кузнец, стуча ребром ладони по столу, – это такой клинок… такого здесь в округе отродясь не бывало. Это настоящий челик, понимаешь?

– Понимаю, понимаю, – отвечал кум и утвердительно качал головой, доливая сливовицы в чоканчич.

– Да что ты там можешь понимать! – не унимался кузнец. – Это дамасская сталь, понимаешь? Клинок будет гнуться, как хочешь, хоть так, хоть сяк, но не сломается. Им можно разрубить человека, вот так – хоп! – от плеча до пояса. А можно и перышко, легкое гусиное перышко, ежели правильно взять его на острие. Им можно разрубить всё, что хочешь. Он никогда не сломается и не затупится, понимаешь?

– Понимаю, понимаю, – сочувственно качал головой кум, – что ты перебрал сливовицы. Это понимаю.

– Да что ты понимаешь!

– А вот скажи, Петар, – вступил в их разговор староста, – можешь ли ты со своими парнями выковать такой?

– Эх, Слобо, только ты меня понимаешь, – сказал кузнец грустно, обхватив голову руками. – Даже если я и мои сыновья две недели не будем выходить из кузни, мы такого не сделаем. Потому что мы этого не можем. Никто здесь в округе, да что в округе – во всей нахии не может и не знает, как это. Не мог он это сделать, понимаешь, не мог! За одну ночь! Один, без подмоги! В моём горне! Не мог!

Кузнец уже был совсем пьян.

– Э, да ты, братец, того, готовенький, – сказал староста, отодвигая подальше от кузнеца бутыль ракии. – На сегодня тебе хватит. Давай, закуси сармицей.

– Эх, брате, это еще не самое…, – сказал кузнец, выкатив глаза.

– Что ж самое? – спросил Слобо.

– А то, что, когда я утром пришел в кузню, горн был холодным. Он не разжигал его.

Это был поворот! Такие повороты дорога делала порой в горных ущельях, но как можно было предположить…

– А может…

– Нет, я проверил. Заготовок стало на одну меньше.

– А может, он припрятал твою заготовку, а сам сунул нам в руки свой клыч, который притащил с собой.

– Все может быть. Но ты не хуже меня видел – он пришел вчера с пустыми руками…

– Ну мало ли! Может, где-то загодя припрятал? – вмешался кум.

– Но зачем?

– Может, припрятал, а может, и нет, – подытожил Слобо. – Надо бы проследить за ним, что он ночью в кузне поделывает, вот что я скажу.

Собеседники молча переглянулись. Они были согласны со старостой, и для того, чтобы показать это, им уже не нужны были лишние слова.

За окошком стемнело, Йованка поставила на стол масляный светильник. Творилась какая-то чертовщина, староста просто чуял это, как говорили селяне, одним местом. Всё свалилось на него в один миг: турки, восстание, чужак этот, дивный клинок… А тут еще старшая, отцова любимица, норов показывает. Может и вправду, мил ей кто-то из парней?