– Разумеется, можно попытаться, – ответил Гейдрих, – но для этого нужно время – чем больше, тем лучше. И еще нужно сохранить от уничтожения боевое ядро вермахта, иначе борьба и вовсе станет безнадежной. Именно этим наши генералы сейчас и занимаются, выигрывают время и по возможности сохраняют жизни немецких солдат, подставляя под удар разных французов, бельгийцев, венгров, итальянцев и румын.
– Мой добрый Рейнхард, – неожиданно спросил Гитлер, – а почему на Восточном Фронте нет болгарских солдат? Неужели этот прохвост царь Борис, который только притворяется немцем, а сам наполовину итальянец, по-прежнему пытается уклониться от ведения священной для всех нас войны с большевизмом?
Хоть разговора по поводу Болгарии с герром Ивановым у него никогда не было, чисто инстинктивно Гейдрих понимал, что за «братушек», к которым русские испытывают необъяснимую тягу, с него могут спросить очень сурово. Настолько сурово, что достигнутые договоренности перестанут действовать, и все его реальные и мнимые грехи начнут оцениваться полной мерой.
– Мой фюрер, – с вполне серьезным видом сказал он Гитлеру, – наша разведка получила сведения, что после всех наших поражений турецкому президенту Иненю надоело дружить с Германией, зато у него вдруг возникли дружеские чувства к Великобритании. Если вы помните, то он уже вступал в союзнические отношения с англо-французской коалицией в сороковом году, еще до того, как мы наголову разгромили эту склочную Францию. Потом, на волне побед вермахта в Европе, он переметнулся к нам, а как только мы начали терпеть неудачи, снова завел шашни с британским боровом… Именно из-за этих британских интриг турки строят планы нападения на Болгарию и перебрасывают свои войска с закавказского на европейское направление. Если это случится, то под ударом окажутся наши коммуникации в Греции, а англо-турецкие войска получат возможность открыть второй фронт против Румынии и вторгнуться в Югославию. Поэтому каждый болгарский солдат нужен там, где он находится, ибо турки только и ждут момента, когда они смогут нанести нам коварный удар в спину.
В ответ Гитлер ничего не сказал, но тема Болгарии, а тем более Турции, в их разговорах больше не поднималась. И так понятно, что у победоносной армии сразу же образуется множество добровольных помощников и союзников, а стоит начать терпеть поражение, так сразу становится непонятно, куда все подевались. И вообще в Ставку «Мауэрвальд» фюрер германской нации прибыл уже в более-менее вменяемом состоянии, настроенный действительно разбираться в ситуации, а не снимать генералов с должностей и отдавать под военно-полевой суд. Лучших специалистов ему все равно не найти, к тому же Гейдрих убедил его, что не стоит брать на себя ответственность за почти неизбежное поражение. Пусть он, Гитлер, войдет в историю как мастер политического маневра и автор гениальных стратегических озарений, а генералы останутся серыми тупыми болванами, не умеющими выполнить даже простейших указаний своего великого вождя.
Впрочем, Гальдер тоже не подкачал: он встретил Гитлера со спокойным деловитым видом и четко и ясно доложил ему обстановку на фронте, также пояснив, по какой причине он разрешил фельдмаршалу Рунштедту отвод шестой армии на линию старых польских укрепрайонов на бывшей советско-польской границе.
– Мой фюрер, – сказал он, блеснув в электрическом свете стеклышками пенсне, – мощь, которую большевики и их покровители вложили в свой удар, говорит о том, что они рассчитывали, что мы бросим в эту битву свои лучшие резервы. Вражеское командование рассчитывало, что, пытаясь парировать его удары, мы без толку сожжем во встречных боях все наши заново восстановленные моторизованные корпуса и лишимся последних подвижных соединений. Но пришельцы и большевики растратили ярость своих ударов лишь на разгром и принуждение к капитуляции венгерских, итальянских и румынских армий. Потери же немецких войск при этом оказались минимальными. Конечно, жаль, что венгры сдались русским почти сразу, думаю, что они могли бы еще сопротивляться около недели или десяти дней, но все равно необходимость противника ликвидировать окруженные группировки дала нашей шестой армии возможность отойти почти без потерь. В противном случае нас ждал бы еще один котел, в котором оказались бы невосполнимые для Рейха немецкие солдаты. Двести километров чистого прорыва и отличные дороги, выводящие панцеры большевиков в наши глубокие тылы – это совсем не та опасность, которую позволительно игнорировать.
– В то время как в Смоленском котле и в Эстонии немецкие солдаты дрались до последнего патрона и последней капли крови, венгры сдались в русский плен почти сразу, не исчерпав всех возможностей для сопротивления! – возбужденным тоном произнес Гитлер. – Брали бы пример с румынских и итальянских войск, которые, прорываясь из окружения, яростно бьются с большевиками изо всех сил. Разумеется, я сообщу регенту Хорти свою оценку его армии, которая не смогла выполнить союзнический долг, и буду настаивать, чтобы семьи изменников были отправлены в концлагерь…