Балканы. Красный рассвет

Тем временем Густав Яни медленно, как сомнамбула, расстегнул кобуру и постепенно, как бы борясь с собой, стал поднимать ствол пистолета к голове. В последний момент, когда все ожидали, что сейчас второй в иерархии венгерский генерал, сторонник союза с Германией и сам на четверть немец, застрелится и дело само разрешится наилучшим образом, тот быстро вытянул руку в сторону иронически кривящего губы Иштвана Хорти и произвел в него два выстрела. Потом он так же быстро попытался перевести ствол в сторону Белы Миклоша, но тут уже очнувшийся адъютант ударил его под локоть. Третий выстрел прозвучал куда-то в небо, потом на безумца навалились сразу несколько офицеров, отобрали ствол и скрутили в бараний рог. Никакого почтения к генеральским сединам. Потом все посмотрели на Иштвана Хорти, лежащего на вытоптанной траве. На левой стороне табачного френча, высоко, под самой ключицей, и чуть ниже накладного кармана расплывались два больших красных пятна. Ранения очень тяжелые, возможно, даже смертельные, а при отсутствии медицинской помощи и тем более… Где то уже кричали: «врача, врача!», а фельдмаршал-лейтенант Бела Миклош, тяжело дыша, бросил взгляд на распростертое тело наследника регента и сказал:

– Господин Яни, вы арестованы за покушение на Иштвана Хорти, старшего сына нашего регента. Но мы не будем судить вас военно-полевым судом и расстреливать. Совсем нет. На это у нас нет времени. Мы просто передадим вас как военнопленного большевикам, тем более что на вас, как на человека, отдававшего приказы о расстрелах мирного населения и военнопленных, условия почетной капитуляции не распространяются. – И уже офицерам, которые держали Густава Яни за руки: – Уведите этого скунса. Подготовьте парламентера, который пойдет к русским под белым флагом и сообщит, что мы согласны на их предложение. На этом все, и позовите же, наконец, доктора!

9 мая 1942 года, вечер. Третий рейх, Восточная Пруссия, ставка ОКХ «Мауэрвальд».

Получив известие об отступлении шестой армии от Киева, приправленное новостью о капитуляции венгерской армии, Адольф Гитлер не удержался и все-таки лично вылетел в Ставку ОКХ, имея жгучее желание наконец разобраться в том, что же все-таки происходит на Восточном Фронте, и покарать всех виновных в измене. Одновременно с принятием решения о перелете из Берлина по зеленой улице в Восточную Пруссию выехал эшелон с личным составом двух моторизованных батальонов восстанавливаемой мотопехотной бригады СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», которые получили приказ обеспечить безопасность визита. Вместе с Гитлером в Зальцбурге в самолет сел и Рейнхард Гейдрих, у которого эта выходка «любимого» фюрера вдруг вызвала острое ощущение подступающей катастрофы. В такой критический момент мешать кадровым генералам делать свое дело мог только самоубийца или человек, полностью потерявший представление о политической реальности.

Время от времени вождь германского народа забывался, и тогда ему начинало казаться, что стоит придумать какой-нибудь гениальный ход – и можно будет сделать все таким, каким оно было прежде, вернуть назад эпоху головокружительных побед, когда Германия за месяц разгромила сильнейшую армию Европы и от границы дошла до Новгорода, Смоленска и Киева. Трехмесячное затишье на фронтах, установившееся после разгрома Финляндии, подпитывало в Гитлере эти настроения, и он уже воображал, что ему не придется кончать свою жизнь самоубийством или даже, инсценировав свою смерть, уходить в глубокое подполье. Опять появилась иллюзия, что достаточно придумать какой-нибудь гениальный военный или политический ход – и тогда стратегическое преимущество снова вернется на сторону Германии. Планы фюрера построить пять тысяч тяжелых панцеров, бросив на это дело металл, соскобленный со всей Европы, или поднять на крыло тысячу реактивных истребителей «Мессершмитта», а также поссорить англосаксов (в первую очередь США) и советско-российский альянс, для любого трезвомыслящего человека выглядели оторванными от реальности или даже прямо безумными.